— Забыл?

— Но, папа, я ведь тройку исправил…

— Правда, Гриня, пускай… — заговорила быстро мать, но тотчас замолчала под недовольным взглядом мужа.

— Когда кончается срок наказания? До понедельника чтобы и близко к телевизору не подходил.

«Воспитывать надо с детства. Упустишь — сам на себя пенять будешь», — подумал Гранин.

Вспомнилось собственное детство. А кто его воспитывал? Отец? Похоронная пришла в первый год войны. Мать? Целыми днями пропадала она в поле. Выходило так, что он предоставлен был самому себе, а на его руках, считай, еще двое: младшая сестричка и братишка — сосунок-ползунок. И ничего, косточки выдюжили, не надломились. Тогда людей воспитывала сама жизнь. Сейчас воспитывать сложнее. Порой жалко становится: пускай, мол, дети увидят то, чего на нашу долю не досталось. В этом, считал Гранин, гвоздь всех бед: дети идут по линии наименьшего сопротивления…

— Что ты сказал?

— Я? — удивился Гранин.

— Про какую-то линию сопротивления. Заучился, отец, — покачала головой Елена.

Потом Гранин ушел в узкую, маленькую комнатку, служившую ему кабинетом. Письменный стол, стул, книжный шкаф, диван у стены, на которой висело охотничье ружье с гравировкой — память о строевом полке, где он проходил службу до приезда на авиазавод. Жена хотела было придать комнате «жилой» вид — на окна повесить шторы, занавески, на стену — ковер, на дверь — драпировку, но Гранин настоял: здесь ему работать, пусть будет деловая обстановка. Елена тогда обиженно поджала губы: «Если тебе нравится казарма — пожалуйста!» И Гранин доволен: здесь его никто не беспокоит, на досуге можно поразмышлять.

Он сел за стол, взял из стопы книг, лежавшей перед ним, увесистый том — «Теорию реактивных двигателей».

«Откуда у Коваленко, инженера до мозга костей, такое пренебрежительное отношение к летным делам? — думал он. — Ну пусть он не знает, что длительный перерыв в полетах для рядового летчика опасен. Но в судьбе-то новой машины он же должен быть заинтересован?» Если согласиться с тем, что неустойчивая работа двигателя была по вине его, Гранина, то машина придет в часть с дефектом. Если не сейчас, так потом начнутся ЧП. По количеству заказов, по тому вниманию, которым была окружена новая машина, было ясно — ставка на нее огромная.

Гранин набил трубку и закурил. Он еще и еще раз продумал шаг за шагом все, что произошло при испытании машины, мысленно повторяя свой полет в стратосферу. И решил — нет, не по его оплошности возник помпаж. Он даже был бы рад, случись это по его вине. Но это было не так, он знал точно.

«Есть предположение, что летчик резко убрал газ и тем самым создал благоприятные условия для помпажа». Нет, каково, а? «Есть предположение!» А у летчика нет! Неустойчиво работал двигатель (без всяких предположений — наяву!), и хорошо, что еще не заглох. «Ищите причину, ищите дефект и поменьше слушайте басни!» — мысленно доказывал свою правоту Гранин. — А все-таки хороша будет машина, черт возьми, — признался он себе, — когда ее доведут окончательно, или, как выражается Валентин Дмитриевич Крученый, повытряхивают из нее дефекты! В управлении легка, в пилотаже устойчива, боевой потолок и скорость значительны. Имеется несколько вариантов вооружения. Она сможет выполнять самые разнообразные задачи: вести воздушный бой с противником, и штурмовать вражеские позиции, и наносить бомбардировочные удары, и, конечно же, вести разведку. Универсальная машина! Такая очень нужна и своевременна. Такую ждут в авиационных полках».