Пустые слова, хотя бы потому, что они запоздали; папе придется ждать ответа два месяца. Между тем Ногаре, с особой изворотливостью находящий нужные для его целей свидетельские показания, сумел выследить, разыскать и допросить немало рыцарей, изгнанных иди дезертировавших из ордена. Теперь дело строится не на шатком фундаменте сплетен, пересказанных бывшим каторжником: волна арестов санкционируется на основании целого тома подписанных и заверенных протоколов. Сломленные пытками и угрозами, ожидающие еще более страшных мучений и боли, арестованные тамплиеры чаще всего подтверждали любые обвинения в свой адрес. Ногаре и великий инквизитор присутствуют на допросах, они крайне пристрастны и изобретательны в обвинениях и пытках. Им достаточно малейшего знака согласия, чтобы объявить подсудимого еретиком; после чего другие мнимые обвинения становятся несущественными.

Историк Жорж Лизеран, тщательно изучивший процесс тамплиеров и изложивший все его этапы в исследовании под названием Le dossier de I’affaire des Templiers ("Досье по делу тамплиеров"), которое было опубликовано в Париже в 1923 году, выдвинул тезис, что зверства тюремщиков были бы невозможны, продемонстрируй Климент энергию и волю, откажись он с пассивностью и смирением признать свирепые методы и процедуры дознания великого инквизитора. История, в том числе недавняя, знает аналогичные примеры поведения понтификов, отличившихся вялостью и чрезмерной "осторожностью". В делах такого рода политика — всегда худшая советчица.

В стане католиков и сегодня пытаются оправдать поведение папы Климента чрезвычайными обстоятельствами и противодействием, с которым ему пришлось столкнуться. Так или иначе, но вполне определенными рычагами, которые были в его распоряжении, он не воспользовался. Он мог сместить великого инквизитора, который как священнослужитель обязан был ему подчиниться. В реальности так и произойдет, но будет уже слишком поздно. Благожелательно настроенные историки описывают Климента как человека мирного и добросердечного, неспособного справиться с такой тяжелой обстановкой. К тому же они утверждают, что было совершенно невозможно противостоять такому человеку, как Филипп, — непроницаемо холодный и одновременно вспыльчивый, раздражительный, ведомый темными страстями и ненавистью, позволивший своему приближенному за несколько лет до того отхлестать по щекам Бонифация, восседавшего на папском троне. Вполне вероятно, папа боялся, как бы его открытое сопротивление не спровоцировало более масштабные беды, например схизму со стороны короля Франции. Но и этот вопрос не имеет окончательного ответа. Истина в том, что пытавшийся поначалу противостоять монарху папа затем по причинам, нам почти неизвестным, вдруг уступил и предоставил Филиппу карт-бланш.

Ногаре хотел обезглавить орден, его мишенью был сам великий магистр. Стоит убрать его — и посыплется вся конструкция. Согласно одной из бесчисленных версий процесса, некий Жак, служивший оруженосцем магистра, признался, едва на него надавили, в том, что тот насиловал его по три раза за ночь. Допросили самого де Моле, но он все отрицал; а после повторного допроса вдруг покаялся в массе страшных вещей: "Орден тамплиеров, созданный для прославления имени Божьего и христианской веры, а также для отвоевания и защиты Святой земли, по совращению сатанинскому отверг Христа Вседержителя; члены его плевали на распятие, а также совершали иные злодеяния на церемонии посвящения". Впоследствии он откажется от своих слов, но судьба его уже предрешена.

Справедливо задать вопрос, какие соображения сподвигли магистра согласиться со столь очевидно необоснованными обвинениями и возвести на себя напраслину. Одна из самых убедительных гипотез сводится к тому, что коварный Ногаре поставил перед Жаком де Моле дьявольскую дилемму: пожертвовать собой или орденом. Иными словами, ему было предложено замять постыдный грех надругательства над подчиненным, если взамен тот согласится со всеми пунктами обвинений в адрес ордена.

Пока разворачиваются эти события, король Филипп объявляет себя фидуциаром[74] — распорядителем всего орденского имущества на территории Франции. Он требует, чтобы все материальные средства были реквизированы, и утверждает, что направит их на финансирование очередного крестового похода. Разумеется, никакой крестовый поход так никогда и не будет осуществлен. Напротив, через некоторое время возобновятся работы по возведению капелл собора Нотр-Дам и королевского замка Консьержери, а звонкую монету, буржуа (bourgeois), станут чеканить из сплава с более существенным содержанием драгоценного металла.

22 марта 1312 года в кафедральном соборе Вены папа Климент зачитывает буллу Vox in excelso, где по пунктам изложены тяжкие прегрешения ордена рыцарей Храма: "Рыцари, вопреки заветам Господа нашего Иисуса Христа, впали в позорное отступничество, постыдное идолопоклонничество, гнусный грех содомии и прочие разнообразные ереси и злодеяния". В лучших традициях обличительной речи он постановил: "Не по непреложному решению, но мерой апостолической Мы, с одобрения Святого собора, отстраняем орден тамплиеров от исполнения любых функций, от устава, одеяния и самого имени его, декретом безоговорочным и вечным, навсегда запрещающим его и равным образом воспрещающим кому бы то ни было ныне и присно и во веки веков вступать в него, принимать облачение и носить его, а также вести себя как тамплиер".

По сути, папа не упраздняет орден, а ограничивается приостановкой его деятельности, к тому же приговор не окончательный ("не по непреложному решению") и компромиссный, что ясно демонстрирует его смятение перед лицом стольких недоказанных обвинений. Кроме того, он добавляет, что не допустит разграбления имущества тамплиеров и вмешательства в управление им, хотя на самом деле Филипп втайне уже присвоил его себе. Но своей следующей буллой все тот же понтифик передаст остатки этого имущества рыцарям ордена Святого Иоанна, нынешним мальтийцам.

Де Моле после семи лет строжайшего заключения, проведенного на хлебе и воде (от такого режима питания жизнь в нем едва теплилась) ожидал еще один процесс, который завершился 18 марта 1314 года. Последний всплеск чувства собственного достоинства, крайне неожиданного для инквизиторов в человеке, который больше напоминал собственную тень, выразился в том, что великий магистр, произнеся краткую речь в свою защиту, воскликнул: "Я знаю, какая судьба меня ждет, но не желаю вносить свою лепту в нагромождение лжи; я заявляю, что орден всегда был правоверным и ортодоксальным, незапятнанным и безупречным, посему я с чистой совестью покидаю этот мир". Отречение от собственных показаний влекло за собой верную смерть, и де Моле знал, чем ему придется заплатить за эти слова.

Действительно, тем же вечером его в присутствии огромной толпы сожгли живьем на берегу острова Ситэ[75] в самом сердце Парижа. Уже охваченный пламенем, он будто бы выкрикнул, что не пройдет и года, как они вместе с королем и папой встретятся перед лицом Всевышнего.

После де Моле на костер взошел, восхваляя ставшего мучеником и страдальцем магистра, его друг и помощник Жоффре де Шарни. Утверждают, что кому-то из зрителей удалось подобраться поближе к месту аутодафе, чтобы забрать в качестве реликвии горстку их пепла, прежде чем его развеял ветер.

Произнес или нет на самом деле агонизирующий Моле свое пророчество, но факт остается фактом: папа Климент скончается через месяц, а король Филипп — в ноябре того же года. Папа умрет от злокачественной опухоли в кишечнике, король — от ран, полученных в результате падения с лошади во время охоты. Легенды, как это случалось и с другими смертями, признанными несправедливыми или чересчур жестокими, родились в огне казни и надолго задержались в памяти поколений.

Однако страшная участь, выпавшая на долю тамплиеров, не стерла память о них. Напротив, именно такой конец их приключений подпитывает ее вплоть до наших дней. Таинственность процедур и секретность мест, накопленные ими колоссальные богатства, мрачные ритуалы инициации, тень брошенных на них подозрений, обладающая особой притягательностью для пытливых умов, — многие элементы этой истории разжигали любопытство и фантазию целых поколений. Согласно некоторым предположениям, сегодняшние масонские ложи являются прямыми наследниками старинного ордена Храма; по мнению других, эта роль отводится различным оккультным и мистическим обществам, например розенкрейцерам XVI века.

Тамплиеров почитали и французские революционеры 1789 года, видевшие в них жертв обеих властей сразу — королевской и клерикальной. Прочие гипотезы подчеркивают, что посмертные легенды о тамплиерах были связаны с волнующе-загадочными трактовками их церемоний, в которых неразрывно сплелись священное и мирское, аскетизм и чувственность, суровость и распущенность, при этом благочестивые христианские установки и дьявольский искус были практически неразличимы. В наши дни изображение на печати тамплиеров (два всадника на одном коне) привлекло внимание определенных кругов движения за равноправие гомосексуалистов.

С весьма впечатляющим свидетельством об одной из церемоний идолопоклонства можно познакомиться, прочтя показания некоего Антонио Сиччи из Верчелли, нотариуса, состоявшего на службе у тамплиеров в Сирии и не являвшегося членом ордена. Эти показания были даны членам папской комиссии 1 марта 1311 года:

Я слышал, как в городе Сидоне много раз судачили о местном дворянине, полюбившем знатную женщину-армянку; при жизни он так и не познал ее плотски, но вот когда она умерла, он тайно овладел ею, выкопав из могилы, едва наступила ночь после погребения. Совершив это, он услышал голос, сказавший ему: "Вернись сюда, когда наступит момент родов, ибо найдешь ты тут голову, дочь от деяния твоего". Свидетель слышал, что вышеназванный рыцарь якобы явился к гробнице в обозначенный срок и обнаружил человеческую голову между ног погребенной женщины. В тот миг голос опять зазвучал: "Бережно храни эту голову, поскольку принесет она тебе блага и удачу". В те годы командором той области [Сидона] был Матье ле Сармаж, происхождением пикардиец. Он стал побратимом султана, царствовавшего тогда в Вавилонии [в Каире], поскольку они пригубили кровь друг друга, отчего их и считали с тех пор братьями.

Есть и другая версия этой истории, явно имевшей широкое хождение:

Он отнес к себе голову, превратившуюся в его гения-защитника, поэтому ему удавалось громить врагов, просто показывая им эту голову. В надлежащее время голова перешла во владение ордена.

Многие рыцари, допрошенные с пристрастием, говорили о существе под названием Бафомет, монстроподобном объекте, имевшем отношение к заклинаниям бородатой головы идола в ходе сатанинских церемоний. Этимон слова Baphomet полностью не ясен. По мнению одних исследователей, оно происходит от искаженного имени Магомет, Mahomet; действительно, исламский пророк часто фигурирует в протоколах процесса; точка зрения других возводит его корни к арабскому словосочетанию Abu fihamat, которое испанские мавры произносили как Bufihimat, понимая под ним "отца познания".

В монографии "Рыцари Христа" историк Ален Демурже замечает, что все эти рассказы кажутся серией повторяющихся лейтмотивов и мифических элементов: сексуальные отклонения; сила волшебной головы, убивающей всякого, кто посмотрит ей в глаза, но делающей всемогущим того, кто обладает ею, избегая при этом ее взгляда. Очевидна отсылка к голове Медузы, жуткому символу женского пола, поэтому легенда может интерпретироваться как "репрезентация фантазмов, связанных со страхом перед женщиной; в этот контекст максимально естественно встраиваются темы бесчестия после смерти, инцеста и содомии".