Пьяцца дель Квиринале — одна из самых пленительных в мире, с трех сторон закрытая, с четвертой — обращенная к бельведеру, едва видимым вдали контурам холмов и огромному куполу, что выделяется в небе к западу. С этой террасы летними вечерами можно наблюдать закат в вихрях лазури, индиго, розовых и синих красок, который не осмелился бы вообразить ни один художник, боясь показаться избыточным, чрезмерным. Впечатляющая, трогательная красота, порождаемая не только тем, что в состоянии объять взгляд, но и тем нагромождением событий, которые разворачивались на вершине этого холма, как на сцене, имматериальным присутствием, волнами памяти, страницами недавней и древней истории, часто драматической, порой двусмысленной и ускользающей, в иных случаях определяющей, решающей, каким быть грядущему. Можно сказать, что повествование о Квиринале — площади, дворце, точнее дворцах, фонтанах и садах — отражает целиком историю Рима и папства, правившего им на протяжении столетий.

Говорят, что название восходит к Куресу — старинному городу сабинян, первыми поселившихся на этом холме. Здесь по велению Константина были построены термы, носившие его имя и довольно быстро окруженные роскошными виллами, так что вскоре эта зона стала престижным районом жилых резиденций. Заброшенная в Средние века, она была вновь обнаружена только в XVI веке, когда на месте прежних терм на свет божий вытащили статуи Диоскуров — Кастора и Поллукса, которых приняли за укротителей лошадей. Отсюда и пошло народное название Монте Кавалло (букв. Гора Лошади), сделавшее известной эту возвышенность. При папе Сиксте V оба колосса были установлены на площади, по бокам фонтана. Скульптурная группа с вздымающимся за ней обелиском вносит заключительные штрихи в облик площадки. Что же до Диоскуров, то речь идет о двух прелестных статуях, искуснейших по исполнению копий с греческих оригиналов V века до н. э., приписываемых Фидию и Праксителю. Ошибочная атрибуция увековечена надписью на цоколе, породившей целый ряд недоразумений — что-то среднее между насмешкой и политкорректностью, — о чем непременно вспомнит любой, кто сумеет ее рассмотреть.

Действительно, во второй половине XVIII века Пий VI поручил архитектору Джованни Антинори передвинуть статуи, разместив между ними обелиск, взятый из мавзолея Августа, близнец того, что сейчас стоит на Эсквилине. Первая попытка в 1783 году провалилась, и народ иронически перефразировал надпись OPUS FIDIAE ("Творение Фидия") в звучащую насмешкой OPUS PERFIDIAE РП SEXTI ("Гнусное дельце Пия Шестого"). Вторая попытка, предпринятая тремя годами позже, напротив, была успешной, и всеобщий энтузиазм в связи с этим мероприятием (трудным, учитывая скудный инструментарий той эпохи) обернулся сочинением высокопарной фразы, в которой обелиск от собственного лица рассказывал о своей тысячелетней истории, завершая так: INTER ALEXANDRI MEDIUM QUI MAXIMA SIGNA / TESTABOR QUANTO SIT MINOR ILLE PIO ("Поставленный между этими великими статуями Александра, я удостоверяю второстепенность его в сравнении с Пием").

Когда в 1798 году французы провозгласили якобинскую республику, такого рода отзыв, принижающий Александра Великого, мог показаться провокационным в отношении Наполеона, поэтому пафос последней строчки был смягчен: TESTABOR SEXTI GRANDIA FACTA РП (удостоверяю великие деяния Пия). Однако торопливый каменотес забыл стесать одну деталь, из-за которой под буквой S в слове SEXTI все еще читается черточка от Q из прежнего слова QUANTO. Наконец, в 1818 году установка грандиозного монумента была закончена. Раффаэле Стерн задумал там новый фонтан, для которого использовал большой сосуд, добытый на римском Форуме, где его в свое время приспособили под поилку для волов.

Диоскуры, обелиск и фонтан сами по себе подсказывают мысль об исторических событиях, свидетельницей которых была эта площадь. Можно было бы также упомянуть и сад, располагающийся на улице Квиринале, напротив палаццо, — для того чтобы его разбить, были снесены две церкви и столько же монастырей. Хотели, чтобы германский кайзер Вильгельм, гостивший у короля Италии в 1888 году, из окна своих апартаментов мог любоваться максимально широкой перспективой. Если заглянуть внутрь, то стоит вспомнить капеллу Паолина, равную по размерам Сикстинской в Ватикане, или же Лоджию Благословений над главным входом, спроектированную Бернини, или мощную крепостную башню в правом секторе, служившую оплотом обороны и укрепленную артиллерией. Здесь тоже пришлось разрушить часть примыкающей к зданию виллы Колонна, чтобы у пушек появилось достаточное пространство для прицельной стрельбы.

Окончательным оформлением площади по воле папы Пия IX занялся маститый архитектор и инженер середины XIX столетия Вирджинио Веспи-ньяни. Необходимо было адаптировать узловую дорожную развязку к условиям прогрессирующей урбанизации и к потребностям возникающих новых столичных кварталов. Веспиньяни выровнял и сгладил поверхность площади, создав парадную лестницу, спускающуюся к улице Датария, и соединительный отрезок, который двойным поворотом на 90 градусов подступает вплотную к западному склону холма. Дабы проложить его, архитектору потребовалось разрушить уступчатую подъездную дорогу к конюшням (Скудерие) и возвести укрепляющую внешнюю стену, украшенную особыми нишами со статуями. Эффект чудесен, как отмечали уже тогда, поскольку при подъеме к площади "почти внезапно перед твоим взором предстают величественные громады Апостолического дворца, совещательной консульты, восхитительная скульптурная группа лошадей, обелиск, фонтан".

Отдельного упоминания заслуживают покои, приготовленные по случаю приезда Наполеона, который в Риме так и не побывал, но всегда мечтал иметь здесь второй по значению дворец-резиденцию после парижского. В частности, именно поэтому он и дал своему сыну титул римского короля. Париж и Рим должны были стать столицами его империи. Судьбой ему не было дано реализовать свой проект, поскольку на смену стремительному взлету через десять лет пришло падение, а финалом всего правления оказалось унизительное заключение и агония на острове Св. Елены.

Летом 1809 года французская армия вновь оккупировала Рим, и папа Пий VII, подобно своему предшественнику, был пленен и вывезен во Францию. Если ориентироваться исключительно на эффективность, абстрагируясь от любых иных соображений, то наполеоновская администрация продемонстрировала свою открытость и продуктивность в бытность префектом города барона Камиля де Турнона, который мог полагаться, помимо всего прочего, на сотрудничество с Кановой, Камуччини, Валадьером, Стерном. К примеру, была приведена в порядок зона между мостом Мильвио и Порта дель Пополо, что позволило заложить прямую, как стрела, улицу, параллельную виа Фламиния (ныне бульвар Тициано), и разработать берегоукрепительные сооружения для того участка Тибра, что расположен в сердце города, между двумя высокими крепостными стенами. Барон приложил руку и к осушению зловонных Понтийских болот, что было начато еще при Пие V в XVI веке и доведено до победного конца только при фашистах. Образовались площадки для баров, ресторанов, гимнастических залов-палестр, театров и забав на открытом воздухе. Подумали и о мертвых, отведя территорию под кладбище Верано.

Для нас здесь наиболее интересно то, что были предприняты усилия для трансформации палаццо дель Квиринале в самый настоящий монарший дворец. 28 февраля 1811 года императорским архитектором был назначен Раффаэле Стерн, лелеявший в уме идею дворца, в котором бы "объединились характерная стилистика и роскошь обиталища Цезарей, внушительными остатками коего мы поражаемся и по сию пору". Между тем ситуация, в которой пребывал упомянутый объект, оставляла желать лучшего. С грустным чувством он пишет:

То, что ныне существует и где проживал папа, слишком мало и неподходяще, чтобы принять нашего августейшего монарха… здание нуждается во всем, у окон косые рамы и витражи, полы из обожженного кирпича пришли в негодность, вся обстановка Папы состояла из ветхих камчатых обоев, пары-тройки столов и деревянных лавок.

Корреспонденция и отчеты в Париж непрерывны; следует примирить два основных требования: оборудовать покои с предельной пышностью и провести реконструкцию как можно скорее. За строительство взялись в ноябре того же года. Объем работ гигантский, привлечены три тысячи рабочих. Проводится реставрация сводов, фризов, дверей, мраморных вставок, извлеченных из кусков античных колонн, сооружаются критически необходимые бытовые помещения, например ванные комнаты и туалеты (как отмечает Марина Натоли, автор качественной монографии о дворце, опубликованной издательством "Либрериа делло Стато" в 1989 году, "ванны Квиринала — первые из возникших в Риме после купальни Люсьена Бонапарта в палаццо Нуньеж"). Марциал Дарю, интендант имущества короны, кажется неудовлетворенным темпом и ходом работ, он находит, что римские рабочие менее усердны и старательны в сравнении с парижскими, пусть их мастерство и непререкаемо. Но именно их искушенность и профессионализм поражают префекта Камиля де Турнона, который в своих "Мемуарах" пишет:

Бесчисленные скульпторы, занимающиеся в Риме обработкой блоков мрамора для своих произведений, нанимают большое количество простых каменотесов, наделенных живым умом и способностями… резьба, гравировка, ваяние из твердого камня или раковин, будь то полости или рельефы, — это целая индустрия по экспорту замечательных изделий в Европу. Было время, когда на работу туда набирали до восьмидесяти человек, и это не считая управлявших ими блестящих художников.

Военные кампании Наполеона не позволили завершить строительство. После победы при Липсии австро-прусские войска в конце марта 1814 года вступают в Париж. 4 апреля император отрекается от престола и месяц спустя высаживается на острове Эльба. 24 мая в 19 часов папа Пий VII въезжает в Рим через Порта дель Пополо; его сопровождают высокопоставленные приближенные — кардиналы Маттеи и Пакка.

Палаццо дель Квиринале ожидает самая грандиозная реконструкция в его жизни, осуществленная к тому же с невиданным пылом. Стерн продолжает оказывать свои услуги, но наличные средства, имеющиеся в распоряжении папского правительства, уже совсем не те, что раньше. Положение усугубится после смерти Пия VII в 1823 году, достигнув кульминации упадка при Пие IX. Как написал Джулиано Бриганти в своем очерке о Квиринале, "все, что было сделано, это лишь бесполезные добавления или, хуже того, непочтительное и неряшливое искажение архитектонической целостности".

Многие из вещей, созданных специально для Наполеона, были разобраны и демонтированы; ситуация не улучшилась и после 1870 года, когда во дворце поселилось королевское семейство из Савойской династии. К примеру, постыдным решением был снос (по случаю визита в Рим Гитлера) того крыла дворца, где располагались очаровательные апартаменты французской императрицы. По мнению Марины Натоли, то немногое, что сохранилось до наших дней, — "это почти археологические артефакты и фрагменты", лишь тени художественной культуры, не имевшей равных в мире.

Эта книга посвящена некоторым эпизодам политической истории Святого престола, к которым сейчас и следует вернуться. Сикст V был первым понтификом, умершим в Квиринале (1590 год), но на "постоянное место жительства" туда перебрался в 1592 году лишь его последователь, Климент VIII. Дворец оставался папской резиденцией вплоть до трагической ночи 5 июля 1808 года, положившей начало событиям, упомянутым ранее в этой главе. Цепочка фактов была такова: 2 февраля 1808 года корпус генерала Миоллиса оккупирует Рим от имени императора французов. Неслыханное происшествие, особенно если учесть, что царствующий папа Пий VII 2 декабря 1804 года присутствовал в соборе Парижской Богоматери на церемонии коронации Наполеона, который на прославленном полотне Давида уже с лавровым венком на голове изображен возлагающим тиару на чело императрицы Жозефины. Папа примостился в углу, с грустным выражением лица, а порядок размещения гостей и поза понтифика сами по себе выразительно свидетельствуют о шаткости взаимоотношений между двумя монархами.

Они не наладились и в дальнейшем. 17 мая 1809 года император издает в Вене декрет об аннексии Римского государства Францией, что влекло за собой крах светского владычества понтифика. Юридическая мотивация, назовем ее так, сводилась к тому, что влияние, оказываемое иностранным правителем на внутренний курс империи, может служить угрозой ее безопасности; соответственно, рекомендуется аннулировать дарение Карла Великого римскому епископу. В документе можно прочесть, что,

когда Карл Великий, император французов и наш августейший предшественник, вручил в качестве дара епископам Рима несколько графств, сделано это было во благо этих территорий, но Рим все же не переставал быть неотъемлемой частью его империи. Впоследствии подобное сочетание власти спиритуальной и мирской превратилось в источник разногласий и остается таковым, ибо нередко понтифики прибегали к воздействию первой власти для подкрепления претензий второй. Таким образом, интересы духовные и дела небесные, суть которых неизменна, смешивались с земными заботами, а они по самой своей природе изменчивы в зависимости от обстоятельств и политики конкретного времени.

Обоснования в чем-то частично взвешенные, в чем-то претенциозные, но в целом не слишком отличающиеся от тех, за которые ухватится несколько десятилетий спустя Кавур в своей попытке миролюбиво разрешить острый и щекотливый римский вопрос: "дела небесные" и политические интриги редко согласуются между собой, наоборот, они часто подталкивают к рискованным компромиссам. Впрочем, по этому пункту с ним охотно соглашались и представители церкви из числа наиболее либеральных католических теологов.

Реакция понтифика тверда: Наполеон предан анафеме, и в булле Quum memoranda от 10 июня 1809 года Пий VII заявляет: "Да поймут в очередной раз монархи, что подчинены они Престолу нашему и приказам нашим по закону, данному Господом нашим Иисусом Христом. Коим мы суть хранители самого благороднейшего суверенитета".