Обычно Алексей Геннадиевич просыпался рано утром, потому что за последние тридцать пять лет привык вставать в пять тридцать утра, чтобы успеть на металлургический комбинат. Раньше Алексей Геннадиевич ненавидел дорогу на работу, а теперь злился из-за того, что не мог больше сесть в старый автобус, где его ждали сонные лица работяг.
Встав с постели, Алексей Геннадиевич заваривал крепкий чай, делал себе бутерброды и шел завтракать у телевизора. Жена Алексея Геннадиевича умерла шесть лет назад, и с тех пор мужчина жил один. А последние два года, после того как товарищи, с которыми он работал на комбинате, проводили его на пенсию, Алексей Геннадиевич общался лишь со своим сыном, приезжавшим к нему два раза в неделю.
До обеда Алексей Геннадиевич обычно сидел в гостиной, а после шел прогуляться в парк и сделать покупки. Затем играл в карты с другими стариками и, вернувшись домой вечером, снова садился у телевизора. Иногда он пытался читать книги, но дело это ему быстро наскучивало. Однажды мужчина попытался научиться играть на гитаре, но и это занятие вскоре бросил.
Алексея Геннадиевича уже мало что интересовало. Когда-то, в молодости, у него было много желаний, он многому хотел научиться, но у него совершенно не хватало на это времени. Теперь же, когда целыми днями он был предоставлен себе самому, старость мешала ему испытывать влечение к чему-либо, а его ум был уже неспособен постигать что-то новое. Однажды Алексей Геннадиевич даже пытался освоить компьютер. Прогуливаясь по парку, мужчина увидел объявление «Компьютерные курсы для пенсионеров. Станьте уверенным пользователем всего за неделю». Он исправно отходил на занятия все семь дней, но компьютер так и остался для него загадочным ящиком.
В глубине души Алексей Геннадиевич недолюбливал машины. Он считал, что именно из-за них он лишился работы. Алексей Геннадиевич хорошо знал свое дело, но когда руководство комбината решило автоматизировать производство, многие рабочие остались не у дел, потому что не могли совладать с хитроумными агрегатами. Сразу после завершения реконструкции Алексей Геннадиевич был отправлен на пенсию.
Мужчина часто видел во сне свой последний день на комбинате. Тем утром он, как обычно, проснулся в пять тридцать утра, позавтракал и пошел к автобусной остановке, где его ждал старый «ПАЗ». Когда Алексей Геннадиевич занял свое место, с ним поздоровался его старый друг Анатолий Абрамов.
— Здравствуй, Алексей! — Абрамов был таким же старым работягой, как и сам Алексей Геннадиевич. Они проработали бок о бок последние двадцать лет, но Абрамов был моложе Алексея Геннадиевича на десять лет, поэтому еще долго мог не волноваться о потере работы. — Ну, что? Последний день — и на покой?
— Выходит, так, — отозвался Алексей Геннадиевич.
— Везет же тебе! — Абрамов похлопал товарища по плечу. — Будешь теперь отдыхать до конца своих дней.
Но голос его звучал неуверенно. Абрамов понимал, что для такого законченного работяги, как Алексей Геннадиевич, окончание работы сравнимо с окончанием полноценной жизни, и в глубине души радовался, что не оказался на его месте.
Весь день к Алексею Геннадиевичу приходили люди. Даже директор комбината вызвал его к себе в кабинет и вручил ему дорогую авторучку на память. Все хотели попрощаться с Алексеем Геннадиевичем. Те, кто помоложе, поздравляли его. Те, кто постарше, пытались приободрить. Но Алексей Геннадиевич понимал, что всем им, по большому счету, было плевать.
Выходя с комбината, мужчина остановился у ржавых ворот. В его памяти вдруг всплыл майский день, когда он впервые пришел сюда. Он был обычным юношей, который еще хотел гулять. Тем утром он окинул взглядом комбинат и сказал про себя: «Неужели мне придется проработать здесь столько лет?! Скорее бы на заслуженный отдых!»
Цена свободы
Двенадцатого апреля Виктор Палохин, как обычно, проснулся в 7:00 под отвратительный звон будильника. Утро, блистая рассветом, продиралось сквозь приоткрытые жалюзи. Далекие гудки автомобилей уже рассказывали о пробках, соседи наверху суетливо бегали. Виктор нехотя открыл глаза. Радовала его лишь мысль о том, что сегодня пятница.
Просыпаться этим утром было особенно тяжело. Ночью Виктору снился дом, где он вырос, и его прежние приятели. Снилось, будто он идет к озеру у деревни. Снился закат, утопающий в пшеничных полях, и те времена, когда он еще был холост и беден. От воспоминаний этих щемило сердце. Виктор дорожил тем, что имел сейчас. Он безмерно любил свою семью и даже тысячу красивейших закатов не поставил бы вровень с вечером, проведенным с женой и сыном у телевизора. Но жизнь в городе утомляла его. Он задыхался здесь. Ему не хватало места, а большое количество незнакомых людей просто выводило из себя. К тому же в последнее время он все чаще общался с людьми с хорошим достатком — большинство из них имели напыщенный вид, лица их совершенно не выражали эмоций, и порой Виктору казалось, что, избавившись от нужды финансовой, он стал заложником новых порядков, пришедших с благополучием: теперь он не мог позволить себе того, что было доступно ему, когда карманы его хранили лишь дыры. У него оставалось все меньше времени, чтобы просто побыть собой.
Из кухни уже подбирались первые звуки. Сначала послышался приглушенный лепет диктора из радиоприемника, а вслед за ним раздался голос жены:
— Сынок, поторопись, или мы опоздаем в школу!
— Ну, мам, я…
— Нет, — возразила она, — лучше займи рот едой.
И сын разочарованно утих.