Молодой человек вошел в квартиру и огляделся по сторонам. На стенах висели все те же желтые обои, которые он помнил с раннего детства. Справа стоял все тот же польский шкаф, а на полу лежал ковер, на котором Виталий когда-то давно разлил чернила. Мать Виталия была гордой женщиной и, уходя от мужа, забрала лишь несколько сумок с одеждой. В этой квартире с тех пор все осталось нетронутым, словно в музее плохих воспоминаний Виталия и тех ночей, когда он боялся высунуться из-под одеяла и услышать плач и крики в соседней спальне.

Виталий разулся и услышал голос Виталины:

— Проходи на кухню. Там твоя тетя. Иди прямо, а потом…

— Я знаю, где кухня, — перебил ее Виталий.

Молчание стало еще более неловким. Виталина отошла в сторону, словно признавая право Виталия чувствовать себя здесь по-хозяйски, особенно учитывая, что пока еще не было ясно, намерен ли он претендовать на наследство отца.

В этой квартире Виталий чувствовал себя неловко, словно очутился в сюрреалистическом сне, где он никогда не покидал этого шахтерского послека и этого дома, где время будто бы остановилось. И он все никак не мог поверить, что за двадцать лет здесь не изменилось ничего. За эти годы в его жизни произошло столько перемен и событий, столько людей пришли и покинули ее навсегда. Даже мир успел измениться до неузнаваемости. Но здесь все было словно законсервировано, и Виталий поймал себя на мысли, что не имеет ни малейшего желания находиться в этой квартире.

На кухне его ждала тетя Валя, которая за прошедшие двадцать лет успела превратиться в тучную старушку с химической завивкой и волосами фиолетового цвета. Виталий почти не помнил свою тетушку и не был уверен, сильно ли она изменилась. Но женщина узнала его сразу и бросилась обниматься, причитая в слезах:

— Ты все-таки приехал! Твой отец был бы очень рад тебя видеть! Он так часто вспоминал о тебе в последние дни. — Тетя Валя вытерла слезы. — Мы так давно тебя не видели! Столько лет… Твоя мать не должна была увозить тебя, это было нечестно! — Родственники отца недолюбливали мать Виталия, а после того, как они переехали в Москву, она не раз становилась объектом их ненависти. — Хотя не стоит сейчас об этом, — опомнилась тетя Валя. — Ты, наверное, сейчас так расстроен. Ты всегда был чувствительным. Помню, как-то мы гуляли с тобой и ты увидел мертвого скворца. Ну и было же тогда слез! Еле тебя успокоила. Ты помнишь?

— Да, конечно.

Виталий соврал. Он не мог припомнить ничего о своей тетушке, но решил, что это хоть немного успокоит женщину, которой и без того пришлось немало пережить за последнее время.

Отец Виталия боролся с раком три года. В прошлом году ему сделали операцию, и, казалось, ему удалось победить болезнь, но через полгода мужчина начал кашлять кровью, и тогда стало ясно, что он уже не выкарабкается. Умирал он долго, но Виталий все никак не мог решиться его навестить. Он искал все новые и новые поводы отложить поездку, пока не стало слишком поздно.

Тем временем тетушка уже успокоилась и теперь сидела за столом. Ее морщинистое лицо застыло в скорбном унынии. Виталий положил руку ей на плечо, пытаясь приободрить, но женщина, не замечая его, продолжала говорить:

— Он так мучился в последние дни. Все это время я была рядом и, да простит мне Бог, я молилась, чтобы он поскорее умер. Это ужасно, но ты не видел, как он страдал. — Женщина снова заплакала. — Так и умер в своей кровати. Врачи не стали его забирать. Он до сих пор там, а я так и не смогла зайти к нему. Не могу видеть его таким. Просто не могу! — Больше она не могла говорить, ее душили слезы.

Тут в кухню вошла Виталина. Увидев, что тетя Валя впадает в истерику, женщина обняла золовку и начала что-то шептать ей на ухо. Виталия они не замечали, поэтому он осторожно вышел в коридор, сделал несколько неуверенных шагов в сторону спальни и остановился. Он вдруг осознал, что прежде никогда не видел покойников. Только в кино. Но ведь там они не настоящие, и Виталий понимал, что лица актеров нисколько не походят на те, к которым прикоснулась смерть, навсегда запечатлев в их гримасе момент, когда они убедились, что все закончится прямо здесь и сейчас. Но больше всего Виталий боялся не этого. В его памяти лицо отца уже совсем померкло, и он опасался, что отныне будет помнить его только как бездыханный труп. А еще — что, увидев его, он наконец-то осознает случившееся и не сможет унять слез.

Гроб с телом его отца стоял посреди спальни на двух табуретах. Его худощавое лицо словно свисало с черепа. Впалые щеки были неумело выбриты чьей-то рукой. Виталий не мог понять, состарился он или нет. Он не мог сказать, изменили ли его болезнь или смерть. Он не мог сказать о нем ничего. Виталий видел лишь труп, вызывавший в нем легкий страх, который испытывает каждый, кто подходит слишком близко к смерти. Вот и все — ни воспоминаний, ни горя, ни мыслей. Ничего. Были только он и человек, когда-то зачавший его, лежащий теперь в гробу.

За следующие два дня Виталий услышал много соболезнований и слов поддержки, и каждый твердил ему, как непросто потерять близкого человека. Вот только сам Виталий, стоя в той мрачной комнате, понял, что у него никогда не было отца, и, как ни странно, наконец-то почувствовал облегчение.