– Остановись у палатки с хот-догами, – сказал Эмэндэмс. Я проехал сквозь парковку, полную ребят, сидевших на крышах своих тачек. Мы встали в длинную очередь машин к палатке с хот-догами, и Эмэндэмс внезапно вылез.
– Ты куда? – спросила Кэти.
– У меня там друзья, – сказал Эмэндэмс.
Неудивительно: три четверти ребят там были с волосами до плеч.
– Когда тебя подобрать?
– Никогда. Я не вернусь домой, – сказал Эмэндэмс и направился к группе ребят, сидевших верхом на чьей-то машине.
Сзади уже сигналили, так что мне пришлось поехать дальше, хоть Кэти и кричала, что мы не можем просто отпустить его вот так.
– Сейчас мы снова там проедем, – сказал я, надеясь, что она замолчит: терпеть не могу, когда у девчонок начинается истерика. Она тут же успокоилась.
– Вот маленький засранец. Ну я до него доберусь.
Но она не добралась. Когда мы вернулись, его уже и след простыл, и никто не знал, куда он делся. Я припарковался, и мы с Кэти обошли окрестности, расспрашивая разных ребят. Мы до часу ночи ездили по Ленте туда-сюда, надеясь найти его. Мы обнаружили Марка; он сидел верхом на машине Терри, а сам Терри свалил куда-то с парой девчонок. Мы подобрали Марка и доехали до дома в полной тишине.
Кэти тихо плакала, и впервые в жизни меня не бесило, что девушка плачет. Мне было очень плохо. Впервые в жизни мне было плохо из-за кого-то, кроме Марка.
7
Я отправился вместе с Кэти сообщить родителям новости про Эмэндэмса и заодно объяснить, почему мы приехали так поздно. Ее отец сидел и ждал нас, и, хоть я и был чуть повыше него, увидев выражение его лица, я порадовался, что у меня есть реально хорошее оправдание. Мать Кэти встала и вышла в гостиную в халате. Она очень расстроилась, когда мы рассказали ей, что произошло, но отец сказал: «Завтра он будет дома, он уже несколько месяцев так себя ведет. Это просто этап такой».
– Это не просто этап! – выкрикнула Кэти. – Ты не можешь сказать: «Ну это просто такой этап». Людям важно, что они чувствуют! Может, когда-нибудь он это перерастет, но сейчас ему это важно. Если он никогда не вернется домой, это ты будешь виноват, это ты всегда придирался к нему со всякими глупостями, то волосы у него не такие, то он физкультуру завалил!
Она села и снова расплакалась. Ее отец просто посмотрел на нее и сказал:
– Милая, я понимаю, ты волнуешься за него и поэтому так разговариваешь. Но Эмэндэмс завтра будет дома, он разумный парень.
– А почему ты ему этого никогда не говоришь? – всхлипнула Кэти. – Не думаю, что он завтра вернется. Он никогда ничего не делает, поддавшись порыву, ему всегда нужно всё обдумать. Он не вернется!
К этому моменту в комнате уже стояло двое или трое младших детей, кто в трусах, а кто и голышом. Они услышали достаточно, чтобы понять, что Эмэндэмс пропал, так что они тоже принялись плакать. Вокруг стоял жуткий бардак, я чувствовал себя очень неуютно. Марк ждал меня в машине, было два часа ночи, скоро пора было вставать в школу. Мне хотелось уйти, вот только не хотелось уходить от Кэти. Мне хотелось забрать ее с собой. Ее отец сказал: «Брайон, спасибо за помощь. Тебе, наверное, пора домой, твоя мать наверняка волнуется».
Я мог бы сказать ему, что мама никогда не волновалась из-за нас с Марком – она нас любила, но позволяла нам жить своей жизнью, – но вместо этого просто сказал: «Да, сэр». Я вдруг заметил, что там, где у него еще оставались волосы, они были угольно-черные, а глаза у него были такие же, как у Кэти и Эмэндэмса, хоть и уменьшились с возрастом. Я подумал, не странно ли это – видеть собственные глаза на чужом лице? Я устал, и мне приходили в голову странные мысли.
– Там все на голове стоят? – спросил Марк, когда я вернулся в машину.