— Не волнуйся, я справлюсь, — обещаю ей. — Глупости будешь делать дома.
Она прикрывает глаза веками, давая понять, что услышала меня. Из-под опущенных ресниц катятся слезы. Америго поднимает плеть и возобновляет пытку.
После пятьдесят второго удара, который ломает мне позвоночник, я теряю счет. Смертный бы ждал облегчения в кончине, но мне не на что надеяться. Это надо выдержать. Нужно отрешиться от своего тела, отключиться от него, как от источника боли, перестать ощущать, как ломаются ребра. Хочется просто закричать, утопить в крике все свое отчаянье. Но я не могу позволить себе такой роскоши. Губы уже превратились в кровавое месиво, но Америго не услышал от меня ни звука. У меня отнимаются ноги. Когда сознание начинает тускнеть, перевожу взгляд на Айлин. Девушка сидит прямо, положив связанные руки на колени. Она сосредоточена, как отличница на экзамене. Плечи напряжены, по выражению лица не понять, что сейчас творится у нее в душе. Мне необходимо вытащить ее отсюда, Айлин не должна пострадать из-за меня.
— Сто, — последний удар окончательно лишает меня сил. Больше не пытаюсь удержаться на ногах. Наручники больно врезаются в запястья, сдирая кожу, но это уже такие мелочи. Сознание выключается.
Глава 13
Не знаю сколько проходит времени, прежде чем я открываю глаза. Боль ощущается меньше, раны начинают затягиваться. Значит, организм не выдержал и сердце все-таки остановилось. Разлепляю веки, Айлин все так же сидит на стуле. Возле нее стоит Америго и что-то ей рассказывает.
— Как ты чувствуешь себя, дорогой друг? Удобно ли тебе? — услышав мой вздох, поднимая голову, спрашивает Кальенте.
— Язык жаловаться не поворачивается, — хриплю я.
— Ну-ну, ты всегда старался выглядеть сильнее, чем был на самом деле. Это меня в тебе всегда восхищало, — признается Америго и достает из-за пояса нож. — Ничего. Гонор перед пытками бывает только поначалу. Потом ты просто ломаешься. И даже один вид щипцов вызывает неконтролируемую истерику. От одной мысли, что кто-то будет рвать на куски твое тело, хочется сразу возжелать истинной смерти. Впрочем, сам знаешь. Ведь ты был моим палачом.
— Дознавателем. Я был твоим дознавателем, — поправляю его я, поднимая голову. Наши глаза встречаются. В темных глазах Америго плещется боль, смешанная с агрессией. Точно так же, как тогда в застенках Белой башни.
— Ты присутствовал при каждом моем унижении.
— Я бы все отдал, чтобы этого не было, — у меня пересохло во рту, и каждое слово — это подвиг.
— Как ты можешь такое говорить? — ярость Америго вспыхивает мгновенно. Он подскакивает ко мне и прижимает нож к горлу. Серебро. Тонкий порез, адское жжение! Кровь струйкой стекает по коже. — Ты сдал меня Тео! Если бы не твое желание быть хорошим сыном и правильным воином, ничего бы этого не случилось!
— То, что ты тогда задумал, было утопией и грозило войной. Я должен был остановить тебя.
— Ты мог просто поговорить со мной! Спокойно, искреннее, как подобает вампирам, сотворенным одной кровью. Кто знает, может быть, я бы послушался тебя и вернулся на путь истины и любви? Но нет! Вместо этого ты поступил, как последний стукач! Раньше я пытался найти для тебя оправдание. Сваливал все на твое утрированное чувство долга, но все оказалось намного проще — всего лишь соперничество. Страх лишиться положения, — Америго отнимает нож от моего горла и тут же наносит им удар в грудь. Прежде, чем я успеваю опомниться и издать хотя бы звук, он вырывает из раны оружие и наносит новый удар. Оба легких заполняются кровью, я задыхаюсь от кашля. Но ему этого мало, он не собирается останавливаться. Он упивается своей властью надо мной.
— Да, мой поступок мерзок. И я испытываю к себе отвращение за то, что предал тебя. Но разве это что-то изменит? Я поступил так, как считал правильным, — сплевывая на пол кровь, еле слышно шепчу я, когда тот на мгновение останавливается. — Ты ратовал за революцию и место Тео, я — за мир, который с таким трудом удалось сохранить. Каждый из нас выбрал то, что считал важным для себя и клана. Корысть здесь не причем.
— Когда тебе на лбу выжигают позорное клеймо, ничего из этого значения не имеет. Я потерял свою жизнь, дом, место в совете клана. Своих соратников, которые доверились мне. Но если бы ты промолчал, ведь в этом не было ничего сложного! — все вышло бы иначе. Но нет, ты испугался, что займу твое место. Лишу тебя влияния.
— Я действительно виноват перед тобой, — искренне говорю я. — Но я никогда не считал тебя своим соперником. Не было этого.
— Твое раскаянье не вернет мою прошлую жизнь. Тео все рассказал мне в деталях и красках. У нас с ним был долгий и обстоятельный разговор, мне многое открылось, — подходя к столу, говорит Америго и берет в руки кинжал. — Раны, нанесенные серебром, хуже заживают, ты ведь помнишь об этом?
Он мечет его в меня и попадает в плечо. Эту боль мне не удается стерпеть, и звериный вой разрывает тишину склада. Америго торжествует. Он не дает мне привыкнуть к этому кошмару, бросая в меня, как в мишень для дартса, еще три кинжала. Глаза застилает красной пеленой. По телу волнами пробегают судороги.