— Разумеется.
— По поводу Сабины… Она тоже не так проста, как кажется. Да, она связна с Вагнером, он ее биологический отец, впрочем, ты уже это знаешь. Но это не все. Помимо этого, девушка еще охотник. И не просто, а уже познавший свою жертву.
— Подозреваю, что это она убила Елену.
— Как ты мог молчать о таком? — возмущается Дина.
— У меня нет доказательств того, что это сделала она. По крайней мере, пока, — открывая шкаф, и доставая оттуда рубашку, отвечаю я. — Чем охотник отличается от инквизитора?
— Инквизитор беспощаден и безжалостен до одержимости. Он действует по зову сердца, его невозможно уговорить, склонить на свою сторону. Охотник работает на инстинктах, которыми он в состоянии управлять, и, чаще всего, за деньги. Менее идеалистичен, больше ищет выгоду для себя, хорош как ищейка, за версту чует нечисть, — поясняет Дина, приваливаясь к стене. — В любом случае их необходимо устранять. Как ты мог прожить столько лет и ни с кем из них не столкнуться? Что за бред?
— С охотниками знаком. А вот с инквизиторами дел никогда не имел. Какая-то ты кровожадная, — замечаю я. — Твоя тетка старается спасти всякое живое существо, а ты думаешь лишь об убийствах. Как так?
— Я познала магию баланса, а она только ее светлую сторону. Если я превышу значимость света или тьмы, со мной будет то же самое — я стану предвзятой к той стороне, от которой откажусь.
— Ты, как бомба замедленного действия, — замечаю я, застегивая последнюю пуговицу.
— Поезжайте завтра с Айлин в лес. Будет идеальная погода для прогулки. И место для вечного сна там прекрасное… — направляясь к двери, говорит Дина. — До рассвета у тебя полно времени, чтобы смириться с этим. Только не думай об этом, чтобы она ничего не почувствовала.
Ее приговор звучит беззаботно, буднично. Словно речь идет не о сестре, а каком-то чужом человеке. Молча киваю. Девушка уходит. Невидящим взглядом смотрю на отражение в зеркале.
Охотиться, чтобы забыться — давно я этого не делал. Азарт заставляет мозг выключиться, следовать только своим инстинктам. Сейчас я сжимаю горло своей пятой жертвы за этот вечер. Я не голоден, поэтому удается всех оставить в живых. Пара глотков крови — и новое преследование. Завтра я выполню обещание, данное Елене, и стану свободен. Быть может, даже успею вернуться в Лондон. Вспоминаю о Ливии, и становится тоскливо. Неужели я не успею попрощаться с ней? Поблагодарить ее за все, что она для меня сделала? Увидеть ее в последний раз? Перед глазами всплывает ее красивое лицо, рыжие локоны, струящиеся по плечам. Триста лет я скучал по ней, несмотря на боль, что пожирала мое сердце, а, узнав правду, вместо того, чтобы бросить все и поехать к ней, отправился к Аде. Осознаю могущество Амалика, и мне становится не по себе. Что если Айлин действует так же? Это — не мои чувства к ней, а фантазия, созданная ею? Мне важно знать правду. Но как это проверить?
Свернув в очередную темную подворотню, сталкиваюсь там с Америго, который пьет кровь из шеи какого-то тщедушного паренька. Услышав мои шаги, он отрывается от его артерии и бросает на меня свирепый взгляд. У меня нет желания нарушать его трапезу, питание — интимный процесс, собираюсь развернуться и уйти.
— Не хочешь присоединиться? — неожиданно спрашивает он. Этот вопрос ставит меня в тупик. Вампиры делятся жертвами только в двух случаях — они любовники, или же близкие друзья, семья. Но предлагать такое тому, кого считаешь врагом — нонсенс. Отказ же от подобного предложения равносилен личному оскорблению.
— Ну же, — торопит меня Америго. — Пока он тепленький.
Запах крови дразнит меня, делает слабым. Не могу отвести глаз от раны на шее парнишки. Инстинкты берут верх, и я оказываюсь рядом с братом. Он уступает мне свою жертву, мне приходится удерживать ее за плечи, чтобы не упала. Приникаю к артерии, делаю несколько жадных глотков. На мгновение поднимаю голову, смотрю на Америго. Он стоит рядом, сунув руки в карманы, и наблюдает за мной, склонив голову набок. В его взгляде нет ни злости, ни ненависти, только любопытство. Для чего он все это затеял?
Заканчиваю ужин и опускаю бездыханное тело на землю.
— Ностальгия — вредное чувство, согласись, — произносит Америго, и его слова эхом летят по подворотне. — Мы оба только что проявили слабость. Я — предложением, а ты согласием.
— Можем назвать это кратким перемирием, — предлагаю я, пытаясь как-то оправдать свои действия.
— Пойдет, — легко соглашается Америго. — Прогуляемся?