Однако судья всё же кивнул свидетельнице, разрешая ей продолжать: протест не был принят.
Передышка сделала своё дело. Лариса освоилась с обстановкой и уже могла внятно говорить о своей многострадальной работе. Главное – не давать гипнотизировать себя ехидным чёрным провалам, пристально маячащим с судейского подиума.
И она принялась неторопливо и обстоятельно рассказывать всё, начиная с визита и исповеди Елены Кротовой, и заканчивая запретом начальства на её работу корреспондентом.
Когда Лебедева закончила, судья опять принялся за расспросы:
– Как вы полагаете – почему Кротова обратилась в прессу, а не в правоохранительные органы? Логичнее было бы заявить, скажем, в прокуратуру о некоторых… э … семейных … расхождениях во взглядах на воспитание детей? – блюститель закона явно подбирал обороты, не обидные для подсудимого.
– Господин судья, Елена Николаевна и обращалась, и как раз в прокуратуру. Но там отказались её принять под предлогом, что она с мужем давно в разводе, значит, не может объективно показать суть проблемы.
– А через газету всему свету, значит, может?
– Газета – не суд, у нас принимается в расчёт не только объективность… Впрочем, этот вопрос лучше прояснить самой Кротовой.
За спиной Ларисы послышалась возня. Наверное, дочурки выражали мамаше своё «фэ». Куда уж этой несчастной до прояснений…
Судья недовольно притушил глаза, сглотнув завуалированную колкость. Зашёл с другой стороны:
– Так вы, госпожа Лебедева, утверждаете, что Кротова сначала попросила вас о публикации, а потом сама же от неё отказалась?
– Почти так, господин судья. Кротова действительно отказалась, но не от самой статьи, а от согласующей подписи под ней, как и от дальнейших контактов с редакцией. Но при этом респондентка не настаивала, чтобы «Вечернее обозрение» не пользовалось озвученными ею данными. Поэтому газета нашла возможным опубликовать их, хотя и анонимно. Диктофонные записи нашей беседы с Кротовой сохранены, можно сверить изложенные в статье факты с тем, что говорила мне Елена Николаевна.
В Ларисиных показаниях не приводилось напрямую ни единой характеристики, ни одного эпизода, показывающего гнилое нутро Валерия Кротова. Фактура по-прежнему оставалась лишь в строках газетной статьи. И всё же было предельно ясно, что мерзкая изнанка судимого здесь убийцы в любой момент может быть вывернута наружу. Это означало, что сторона потерпевших располагает бесспорными свидетельствами: судят сегодня окончательно разложившуюся личность, созревшего расчётливого душегуба, а вовсе не голову потерявшего от страха неврастеника. Не учесть такие свидетельства, отмахнуться от них у суда вряд ли получится.
Всё время, пока Лариса говорила, в зале стояла тишина. Но когда выступление было закончено, ряды разноголосо загудели, секретарю пришлось стучать по столу звонким карандашиком, призывая публику к порядку. Не иначе газетчица наступила на чьи-то больные мозоли
За изложением своей истории Лариса как-то упустила из виду, что, отделённый частой решёткой, буквально в двух шагах от неё находится сам герой публикации. Человек, который несколько недель кряду занимает её мысли. Кротов был в уже знакомом попугайском спортивном костюме, свободно – если не сказать развязно – сидел, упёршись затылком в стену. Иногда складывал ногу на ногу. На происходящее взирал без видимого интереса с привычной презрительностью.
Когда шум в зале несколько поутих, Валерий Кротов, не спрашивая у судьи разрешения на реплику, вдруг громко обратился к Ларисе:
– Барышня, а вы замужем? Сдается, что вам свободное время занять нечем, так в судах развлекаетесь?
От неожиданности Лариса всем корпусом повернулась к арестанту. Вот наглость, так наглость! А судья помалкивает, даже не пытается поставить на место безобразника. И сногсшибательный Саша, недавний её ухажёр – тоже… Хотя нет: он бросается к решётке и заискивающе начинает что-то объяснять Кротову. Наверное, напоминает о хороших манерах. Да, Депову не позавидуешь!
– А что – вы хотели бы предложить свою кандидатуру? – так же громко бросила решётке Лариса, с вызовом откинув назад голову, оттянутую тяжёлым каштановым узлом волос.
– Такой крале – почему бы и нет? – продолжал скалиться обвиняемый.