А в памяти Вознесенского тут же всплыл телефонный разговор Кузнецова с Пономаренко в Минске, который Кузнецов вел из московского кабинета Вознесенского:

— Товарищ Пономаренко?.. Это Кузнецов. Как дела в Белоруссии? Звоню вам, Пантелеймон Кондратьевич, проверить, как там наши выдвиженцы… Я имею в виду товарища Игнатьева… ЦК считает его очень толковым организатором… Ну, и что, что не воевал. Тыл был тоже фронтом… Зато товарищ Игнатьев приобрел очень ценный опыт хозяйственной работы, а это для Белоруссии сегодня очень важно. Товарищ Вознесенский его очень ценит. А знаете, если Госплан кого-то ценит, то для республики это очень полезно. Мы считаем, что товарищ Игнатьев будет очень хорошим вашим помощником и достоин быть вторым секретарем ЦК Белоруссии…

Теперь Вознесенский забеспокоился — Хрущев и Пономаренко оба фронтовики и в очень-очень хороших отношениях друг с другом. А значит, Хрущев без труда вычислит Игнатьева и будет знать о заговоре больше, чем нужно. Но его мысли перебил Хрущев.

— Хлопчики, но вам надо будет сагитировать несколько сот секретарей обкомов и других партийных руководителей в областях. Национальность это хорошо, возможность сладко жить после удачного заговора это тоже хорошо, но все это очень мало по сравнению с возможностью лишиться всего, что они уже сейчас имеют, в случае провала заговора.

Вознесенский усмехнулся.

— Но они и сегодня этого могут лишиться, причем сам Сталин их с должности погонит, если их области не выполнят планов промышленного и сельскохозяйственного производства. А вот это зависит от меня — председателя Госплана. Будут нас слушать — будет у них и план реальный и все для выполнения плана — и трактора, и оборудование, и сырье, и материалы, не будут — ничего этого не будет и план они не выполнят. А тогда — прощай должность!

«Ах ты гад! — понял Хрущев. — Так это ты извращением плана берешь секретарей обкомов за горло, а Кузнецов их агитирует?» Восхитившись подлостью заговорщиков, Никита понял, что этот заговор, в принципе, может быть осуществлен, если еще и учесть, что заговор, как бы, направлен на устранение несправедливости по отношению к русским коммунистам.

— Ну, а если эти ваши махинации станут известны товарищу Сталину? — спросил Хрушев. — Чтобы учредить российскую компартию нужен съезд, ну хотя бы секретарей обкомов нужно созвать, а как вы такой съезд тайно подготовите и созовете?

На этот вопрос Вознесенский ответил со своей обычной улыбочкой умственного превосходства.

— Организуем всероссийскую торгово-промышленную ярмарку, скажем, в Ленинграде, пригласим на ее открытие всех секретарей обкомов России вместе с делегациями партийного актива из областей. Вот и съезд. Гениально то, что просто.

Хрущеву осталось мысленно развести руками — эти мерзавцы действительно могут добиться успеха!

— Ну а если Политбюро все же узнает?

— Через кого? — вопросом на вопрос ответил Кузнецов.

— По линии партии оно может узнать только через меня, а по линии МГБ у нас все предусмотрено.

— Неужто и Абакумов с вами? — удивился Хрущев.

— У нас есть в МГБ люди и без Абакумова… — замялся Кузнецов.

— Ленинградцы? — продолжал выпытывать Никита.

Кузнецов запнулся, не желая делиться ценной информацией, но он и понимал, что Хрущеву нужно что-то сказать, если хочешь получить от него нужное решение.

— Неважно. Во-первых, это я продвинул Абакумова в министры госбезопасности, если бы не я, министром бы до сих пор был дружок Берии Меркулов. Ну, а во-вторых, у самого Абакумова рыльце в большом пуху: он устроил с начальником охраны Сталина Власиком соревнование, кто больше в Москве баб, скажем так, перетопчет. А поскольку Абакумов предпочитает иметь под собой интеллигентных женщин, то ему, так сказать, и подкладывают интеллигенток. И если он окажется глупцом, то эти интеллигентки тут же напишут заявления, что он их изнасиловал. И нет Абакумова. Но мы полагаем, что он умный человек, да еще и под присмотром нашего человека. Не такой дурак, как его предшественники Ягода или Ежов. Поверьте, Никита Сергеевич, мы не троцкисты-бухаринцы, мы трезвомыслящие умные люди, — добавил Вознесенский.

Хрущев понимал, что нужно отвечать на предложение, уже понимал, что он ответит согласием, но как-то пытался оттянуть сам момент ответа.