Когда бабушка зашла в дом, в нем еще царила атмосфера недавней битвы.

— Эшли, поедем, — сказала она.

Я заглянула в гостиную, где мама складывала одежду, и сказала, что бабушка готова отвезти меня в торговый центр. Она окинула меня строгим взглядом.

— Не открывай рот лишний раз. Другим не обязательно знать о твоих чувствах.

Я кивнула и вышла из комнаты.

Когда мы покинули дом и направились к автобусной остановке, бабушка повернулась ко мне:

— Вы с мамой опять не поладили?

Я пожала плечами.

Бабушка посмотрела, не едет ли автобус, потом опять обратилась ко мне:

— Не хочешь рассказать мне, в чем дело?

Мне такой расклад не нравился. Можно даже сказать, я ненавидела его. Ненавидела, когда бабушка расспрашивала о матери, когда на самом деле ничем не могла помочь. Обычно она выслушивала меня, иногда даже соглашалась со мной, и этого поначалу казалось достаточно, но потом чувство удовлетворения быстро улетучивалось. А чего я могла ожидать? Мне не хотелось рассказывать о ссоре с матерью, потому что это все равно не помогло бы, а бабушка воспользовалась бы поводом покритиковать свою дочь, и мне не хотелось выслушивать ее критику. Возможно, впервые за все время я сказала, что не хочу делиться с ней своей болью. И она обиделась.

Мы ходили по нашим обычным магазинам, «JCPenney», «Sears» и «Macy’s», в основном молча или изредка спрашивая: «Тебе это нравится?» — после чего просто кивали или качали головами. Во время походов в торговые центры приобретать одежду было необязательно, но бабушка следила за тем, чтобы я перекусила по крайней мере фастфудом. Закончив ходить по магазинам, мы направились в фуд-корт и встали в очередь в «Panda Express». Там всегда была самая длинная очередь, но мне нравилось наблюдать за людьми. Я рассматривала посетителей различных ресторанов, пытаясь представить себе их жизнь в обратном порядке с того момента, как они встали в эту очередь. Мне было интересно, что они должны были сказать или сделать, чтобы оказаться здесь, и сколько из этих шагов они хотели бы отменить. Мне всегда было интересно, о чем сожалеет кто-то другой.

— Ты бы подобрее относилась к своей матери, — сказала бабушка, обращаясь ко мне, но глядя вперед на очередь.

Мы были теперь одного роста, и я повернулась к ней в смущении, а затем разозлилась. Она даже не знала всей истории и приняла сторону матери в споре, которого не видела, не слышала и о котором ей даже не рассказывали. Я закрыла глаза и почувствовала какое-то шевеление над собой в воздухе, словно меня приподняли. Я стала ритмически двигать ногами, перекатываясь с пятки на носок и стоя на месте. Со стороны я казалась обычным скучающим подростком, переминающимся с ноги на ногу. Но такому успокаивающему движению меня научили в группе поддержки оркестра — это был способ сохранить настрой, когда тебя изнутри переполняют чувства.

Когда я снова почувствовала, что твердо стою на ногах, я заговорила, стараясь, чтобы мой голос звучал размеренно:

— Да, нам всем нужно быть добрее друг к другу, и это касается не только меня.

Я понимала, что бабушка подначивает меня, обидевшись на то, что я не раскрылась раньше, но я попыталась защититься, не рассказывая никаких подробностей о случившемся между мной и матерью. Может, бабушка просто хотела услышать, что у меня на уме, но я отказала ей в такой любезности. И хотя я чувствовала, что в конечном итоге я была права, мне не хотелось видеть, как она расстраивается из-за моей скрытности.

Погрузившись в мысли, я не заметила, как по лицу бабушки пробежала тень.

— Тебе нужно быть добрее к матери, потому что ты даже не знаешь, почему твой отец в тюрьме.

Ее суровый тон должен был послужить мне предупредительным знаком о том, что сейчас не время заводить разговор о том, в чем она вдруг пожелала признаться, но меня ослепило любопытство. Я не была уверена, что мне действительно хочется это знать, но сейчас я оказалась ближе всего к ответу после той поездки с дядей Кларенсом. Он и без того оказал нам услугу, позволив увидеться с отцом, и с моей стороны было бы неблагодарно настаивать. Но теперь, с бабушкой, я ухватилась за шанс. Желание узнать правду пересилило страх. Вероятность того, что этот вопрос вновь всплывет в ближайшем будущем, была очень мала.