Открывается подвальная дверь. Мать Тони окликает его.

– Я здесь, с Полом! – кричит ей Тони.

Тишина. На столик в прихожей ложатся ключи. Пауза. Шаги на лестнице.

Все эти годы притворства. Все заседания «научно-библейского кружка» и приказы вернуться к полуночи. Все случаи, когда нам приходилось смывать с одежды Тони запах подвального рейва или пускать его за наши компьютеры, чтобы он просмотрел запрещенные родителями сайты. Все моменты паники, когда мы думали, что не успеем вернуться вовремя; когда мы думали, что привезем Тони домой, а дверь будет закрыта навсегда. Вся наша ложь. Все страхи. И вот мать Тони заходит в комнату, не удосужившись постучаться, и застает нас на полу. Тони сидит по-турецки, прислонившись к боку кровати; я на коленях стою у книжного шкафа, даже не прикидываясь, что ищу книгу.

– Ой! – восклицает она. Такие восклицания падают камнями.

– Мы собираемся делать домашку, – объясняет Тони.

Мать смотрит ему прямо в глаза.

– По-моему, идея не очень хорошая, – говорит она.

Все молчанки. Все разъедающие душу мысли, спрятанные подальше. И вот сейчас Тони постепенно озвучивает их и отпускает на волю. Сейчас Тони стоит на своем.

– Почему? – спрашивает он. Такие вопросы камнями летят в окно.

– Почему? – повторяет мать Тони. Получается огорошенное эхо, неуверенный ответ.

– Пол – мой лучший друг. Мы давно вместе делаем домашку. Пол мне только друг, такой же, как Джони, Лора и другие девчонки. Мам, я с тобой предельно откровенен и хочу, чтобы ты была предельно откровенна со мной. Почему ты считаешь, что делать вместе с ним домашку не очень хорошая идея?

В ее глазах я вижу ответ. Вижу именно то, о чем говорил Тони, – странную, истерзанную, исковерканную любовь. Противоречия между правильным по ощущениям сердца и правильным по убеждениям рассудка.

Тони поймал ее на слове, и она не знает, как ответить.

– Я не хочу говорить об этом сейчас, – заявляет она, а держится так, словно меня в комнате вообще нет.

– Мы можем не говорить об этом, но Пол останется здесь, пока не решит, что пора возвращаться домой к ужину.

– Тони, по-моему, это не совсем правильно.

– Мы оставим дверь открытой. Если хочешь, мы даже на кухню переберемся. У некоторых моих одноклассниц родители ввели такие правила на случай, если в гости придут мальчики, даже если те мальчики просто друзья. Думаю, подобное было бы уместно и для меня.

Я говорил бы о таком родителям с вызовом или с сарказмом. Тони же выражается просто и ясно, не переходя на ехидство. Он излагает свою точку зрения, но делает это предельно вежливо.

Хотел бы я выяснить, что сейчас творится в голове у матери Тони. Она пытается отмахнуться от ситуации? «Ой, да это у Тони временно!» или «Это пагубное влияние безбожника Пола – виноват он»? Она морально опустошена тем, что Тони «не спасти»? Она проклинает судьбу или даже Бога за то, что оказалась в такой ситуации? Она принимает ее как испытание? Я вижу, как она думает, но понятия не имею о чем. Я сижу буквально в пяти футах от матери Тони, но она словно на другой планете.