– А ты спроси, чисто из любопытства, – предложила Мара. – Борман уже давно воду мутит, а главный все никак не решится дать ему пинка под зад. Неспроста это все. Может, хоть ты его разговоришь.

Конь задумалась, а светлячка тем временем выкладывала все новые подробности.

– А еще слышала, что Борман снова разогнал половину своих. Помнишь того паренька-караульного, про которого ты рассказывала? Как его звали… Муха, кажется. Вот он первым вылетел. Бедолага, даже месяца тут не пробыл. Теперь ему только хвостом к кому-нибудь из вольных…

– Слушай, а как Борман вообще тут появился?

– Да как и все. Попросился перекантоваться на какое-то время, а потом заинтересовался вроде, втянулся, начал работать. Я деталей не знаю, меня тут не было еще. – Мара помедлила, словно собираясь с мыслями, и заговорила вновь: – Знаешь, что я думаю, да и не только я? Борман как-то ухитрился взять Фанка за яйца, да так, что теперь не оторвать без серьезных потерь. Ты только не распространяй эту мысль особо. Вдруг правдой окажется…

Конь молча кивнула. Слова светлячки, пожалуй, впервые за все время ее пребывания в «Свете» заставили всерьез задуматься о том, что, собственно, тут происходит и почему. Иначе ей и самой придется поставить под сомнение авторитет Фанка как лидера, чего сталкерша совершенно не хотела. Нет, его должность вовсе не была решающим фактором в их отношениях, но вполне могла на них влиять. Что, если Бекас был прав и это все приведет к чему-то плохому?

Осень сменила лето плавно и почти незаметно, оповестив о своем приходе усилившимся листопадом. Погода по-прежнему стояла сухая, ограничиваясь лишь густыми туманами, наползавшими на базу с северных болот сизыми волнами. Они натыкались на бетонные стены, терлись о них, обтекали стороной и двигались дальше в лес, оставляя наутро мокрые темные полосы-волны, словно ночью за воротами и правда бушевало море. В такие ночи никто из светляков не рисковал высовываться наружу. В густом как молоко месиве могло поджидать что угодно, и заблудиться при таких условиях – раз плюнуть. На территории снова задымили костры, а сам поселок неспешно готовился к зиме.

Конь перешла от вылазок к дежурствам, тем более что с изменившейся погодой возросла необходимость в людях на вышках и по периметру, а отряды выходили редко и только в дневное время. Ниф-Нифа такой расклад только обрадовал – его напарник, постоянно косивший от работы, ушел из «Света», и теперь приходилось дежурить с кем придется. Светляк брал с собой бутыль ароматной настойки, кисет не менее пахучего курева, Конь приносила термос с чаем, одеяла, и вот дежурные часы уже не казались такими скучными и пустыми. Ниф сообщал новости, услышанные за день, жаловался на шумных соседей или просто травил небылицы. Первое время у него было много вопросов о рейде на склад, и Конь долго пересказывала ему подробности и впечатления. Иногда они просто сидели молча, наблюдая, как в полосе света прожектора танцует ночная мошкара. Время от времени в луч попадалось что-то крупное, размером с птицу, сверкало белым пузом и тут же пропадало во тьме. В такие моменты Ниф любил вспомнить какой-нибудь страшный рассказ, который узнал от сталкера, который знал сталкера, который сам все это лично видел и пережил. Так Конь наслушалась историй про блуждающие аномалии, болотные огоньки, призраков первых сталкеров, которые проявляются в виде теней и чаще всего в заброшенных деревнях, лесного егеря, говорящих волков и лазурную шерсть. Ниф мог болтать всю ночь напролет, и сталкерша даже не пыталась его останавливать: это помогало ей расслабиться и создавало иллюзию стабильности. Все хорошо, все по-прежнему. Однако светляк не мог не упоминать про Бормана, так как ситуация с ним была в списке его тем-жалоб, которые он регулярно озвучивал девушке. По его мнению, если Фанк и дальше будет тянуть резину, то у руля ему оставаться недолго. В такие моменты Конь обычно делала вид, что ей срочно нужно подняться на вышку или выйти на воздух. Впрочем, Ниф быстро смекнул что к чему и перестал затрагивать эту тему в разговорах.

Одна из таких ночей выдалась скупой на туман, и две группы рискнули выйти на обход. С ними же ушел и Ткач, заявив, что это все ерунда и видит он даже лучше, чем днем. Конь с Нифом, как обычно, остались в сторожке, на этот раз у северных ворот, где за стенами почти сразу начиналось поле, рыжее от засохшей травы. За ним тянулся густой лес, а дальше простирались огромные болота, казавшиеся бесконечными и медленно пожиравшие территории соседних деревень. В те края светляки ходили чаще зимой, ибо в теплое время года топь становилась непроходимой – настоящий рай для упырей, полчищ гнуса и прочей влаголюбивой нечисти. Где-то за болотами проходила граница Зоны и привычного всем мира.

Северная сторожка была менее утепленной, зато там имелась печка, и Ниф с Конем в первую очередь прогрели пол и стены, как следует растопив ее. Светляк притащил горячительное и закуску – ночь обещала быть ничем не хуже остальных.

– Ниф, а скажи мне такую вещь, – Конь откинулась на стуле и плавно раскачивалась, отталкиваясь спинкой от стены, – зачем взрослому здоровому мужику детская присыпка?

– А чего это ты спрашиваешь? – Бородач, расположившийся на табурете поближе к печке, насторожился, так и не донеся стакан с выпивкой до рта.

– Да так. Давно это было, но вопрос покоя не дает. Знаешь, как оно бывает – всплывет само по себе, а потом в голове крутится.

– Ну… – Светляк заглянул в стакан, опрокинул его, не иначе как для храбрости, и выдал: – Это, вероятно, чтоб не натирало…

Ножки стула ударились о пол, и Конь заинтригованно подалась вперед со следующим вопросом, который уже готов был слететь с языка, но тут дверь сторожки отворилась и на пороге появился Ткач.

– Здоро́во. Я вам гостя с болот привел. – Рядом со сталкером замаячил невнятный силуэт, который тот бесцеремонно затолкал внутрь, а потом и зашел сам.

Силуэт оказался девчонкой в тонком осеннем пальто, темных джинсах и ботиночках с небольшим каблуком, перемазанной илом и промокшей по колено. Светло-русые волосы, когда-то собранные в хвост, были растрепаны, густая челка топорщилась в стороны, глаза испуганно метались на бледном веснушчатом лице, а руки сжимали облепленный мокрой травой обрез.

– Я его разрядил. – На стол упал красный цилиндр. – Так что разбирайтесь, мне она ничего не говорит, молчит как рыба. А я дальше пошел.

Ткач вышел за дверь и был таков. В сторожке на мгновение повисла тишина, нарушаемая только потрескиванием дров в печи. Первым ожил Ниф.

– Ну ты проходи, присаживайся, что ли. – Он поднялся, освобождая табурет, и шагнул к незнакомке. Та шарахнулась назад, стукнувшись спиной о стену, и засеменила к двери.