— Так мы и есть ваши родные, — подмигнула ей Вера. — Уже вся деревня знает, что я ваша двоюродная племянница.
— Пошлите домой, — потянул Веру за руку Степашка. — Я есть хочу.
Василиса Юрьевна виновато охнула и засеменила к дому. Мальчик, весело подпрыгивая на одной ноге и напевая песенку про сундук мертвеца, устремился следом за ней. Вера проводила их взглядом до самого дома.
Нужно было закрыть крышку погреба, но ей было неприятно даже прикасаться к холодной металлической ручке. Казалось, что этот холод вмиг проникнет в ее душу и навечно окутает ее ледяным панцирем. Она осторожно подошла к краю темной ямы и заглянула внутрь. Из черной дыры привычно пахнуло сыростью и гнилью, словно под ней была разверзнута могила. На секунду ей показалось, что она видит белые, светящиеся в темноте, кости. Дыхание перехватило. Она легко подняла тяжелую крышку и с грохотом захлопнула ее.
Неужели Саша хотел заживо похоронить Василису Юрьевну в этой сырой могиле? Он даже навесил замок, чтобы никто не догадался, что она находится в этой сырой яме. Если бы ни острый слух Степашки и его вечная тяга к приключениям, они бы не скоро нашли пожилую женщину.
Сзади что-то затрещало. Вера вздрогнула и повернулась. Кусты малины ходили ходуном, словно кто-то пытался выбраться из колючих пут. Обжигающая ярость, неожиданно зародившаяся в низу живота, быстро поднялась вверх, дошла до самых кончиков волос. Вера схватила топор, лежавший рядом с погребом, и уверенно пошла к кустам. Подходить совсем близко она побоялась и заняла позицию метрах в пяти.
— А ну выходи, гаденыш! — строго сказала она и выставила вперед топор. — Сейчас я разрублю тебя на части. Чтобы неповадно было старушек заживо хоронить.
— Каких энто старушек? — заинтересовался чей-то дребезжащий голос. — Чей то за страсти ты говоришь, Верк? Насмотрелась в городе своем всяких ужасов. Теперь только народ пугаешь.
— Дядя Коля?! — опустила топор Вера и, подойдя поближе, осторожно заглянула внутрь кустов. — Чего тебя сюда принесло?
— Ниче не понял! — ошалело уставился на нее бородатый, изрядно потрепанный жизнью и годами, «домовенок Кузя». — Голос, вроде, Верушин, а морда чужая. Хотя… Вер, ты че с собой сделал-то?! А!? Такая красавица была, загляденье!
— Ага, особенно безглазая и безлицая, — хмыкнула Вера. — Да и тебе годы впрок не пошли. Ты и раньше мне домового напоминал. А сейчас — просто вылитый. Даже из глаз былая мысль пропала. Ты на жизнь смотришь с таким изумлением, будто только что вылез из-под земли.
— Сама такая, — насупился старик.
Они так и продолжали общаться, разглядывая друг друга сквозь густые кусты малины. Дядя Коля, сидя на земле, а Вера, согнувшись в три погибели.
— Говорю же, дитя дитем, — усмехнулась Вера. — Ты зачем в наши кусты залез? Малинкой хотел чужой полакомиться? Так вроде рано еще. Май на дворе.
— У меня теперь одна только малинка, — печально вздохнул старик и в его круглых глазах заплескались целые озера невыплаканного горя.
— И какая же? — решила подыграть старику Вера.
— Бабка ваша, — промокнул слезу дядя Коля. — Больно уж она хороша. Никогда таких красоток не видел.
— Это ты про Василису Юрьевну?! — опешила Вера.
— А про кого ж еще? — промокнул вторую слезу старик. — Здесь вроде других не водится.
— Так она старше тебя лет на десять, — вытянула вперед шею Вера и, окинув дядю Колю изумленным взглядом, насмешливо продолжила: — Хотя выглядите вы ровесниками.