Усевшись на самый краешек, он поджал под себя ноги. Видимо, стеснялся демонстрировать Вере дырявые, годами не мытые резиновые сапоги. Нервно поглаживая себя по бороде, он разглядывал грязное пятно на правой штанине неопределенного цвета. Вера тоже разглядывала это пятно, которое, если приглядеться, напоминало дерево. Скорее всего, дуб, с могучей кроной и крепким стволом. Именно такой рос посреди дяди Колиного огорода. В детстве он казался Вере огромным, достающим ветвями до самого неба. Косте он тоже казался огромным. Вместе они сидели у его подножия и мечтали о том, что когда вырастут и смогут дотянуться руками до его нижних веток, то обязательно заберутся по ним на самый верх, перелезут на облако и будут кататься на нем вокруг земного шара.

Дядя Коля тяжело, со свистом вздохнул. Приятные воспоминания рассеялись тем самым зыбким облаком из ее детства.

— Давай я постираю тебе одежду, — неожиданно для самой себя предложила Вера.

— Чего я, безрукий что ль, — обиделся старик. — Сам могу постирать. Просто времени у меня на бабскую работу нету. Каждый день собираюсь стирку устроить, да все некогда.

— Чем же ты так занят? — поинтересовалась Вера.

— Так, дел у здорового мужика всегда много, — удивился такому некорректному вопросу дядя Коля. — Вчерась бабке Светке дрова рубил. Два дня назад Зойке навоз таскал. Мужиков-то в деревне нету. На меня одна надежда.

— Ты молодец, дядь Коль, — поддержала его она. — Правильно делаешь, что людям помогаешь. Придет время, и они тебя в беде не оставят.

— Чего она на меня обозлилась то так? — грустно пробубнил он. — Чего я ей плохого сделал? У меня, может, в первый раз чувство такое взыграло. У меня ведь даже от Любки так сердце не заходилось. А от нее заходится. Долбится о ребра, будто выскочить хочет. И не пойму, чегой-то со мной. Может, болезнь какая приключилась. Бабки говорят, что приворожила меня Василиса. Но я им не верю. Не такая она. Василиса — хорошая. Самая лучшая. А бабки меня просто ревнуют. Я ж у них один жених-то остался.

— Жених, — прыснула Вера.

— А чего, я — парень хоть куда, — гордо выпятил грудь старик. — Любую работу сделать могу. Когда не пью, конечно.

— У тебя так бывает? — внимательно посмотрела на старика Вера. Ей было невыносимо жалко доброго, отзывчивого, но слишком слабохарактерного соседа. Ему бы женщину хорошую, сильную духом и с широкой душой. Такую, как Василиса Юрьевна.

— Так… бывает иногда, — подумав несколько секунд, с сомнением ответил дядя Коля и тоже посмотрел на Веру. — А ты раньше красивее была. Крепкая, здоровая, краснощекая. И нос у тебя был как нос. А сейчас пипка какая-то. Как у котенка. Волосы только прежние остались. Как в детстве, солнышко в них зарывается и светит изнутри.

— Еще спросите, не жжет ли оно мне темечко! Как раньше! — засмеялась Вера. Но на глаза отчего-то навернулись слезы, а к горлу подступила вязкая горечь.

— Дядь Коль, я тебе долг продуктами отдам, — сквозь колючий ком глухо заговорила Вера. — Деньги ты все равно пропьешь. А так хоть питаться нормально будешь. Завтра ближе к обеду жди меня с грузом. Чтобы трезвый был. Пообещай!

— Так… — опять запнулся он. — Денег-то все равно нету. А самогон закончился. Трезвый буду. Какой же у меня выбор?

Руки у старика тряслись мелкой дрожью. Жестокое похмелье терзало его тело, неразделенная любовь — душу. Он походил на скрюченного, беззащитного грудничка. Его хотелось взять на руки, закутать в теплое одеялко и успокоить протяжной песенкой. В детстве Вера безумно любила улыбчивого дядю Колю, позже люто ненавидела, а потом оба эти чувства трансформировались в щемящую душу жалость. Она была уверена, что пьет он от безнадеги и одиночества. Так же, как и ее отец.

После обеда надо обязательно сходить к отцу на могилку. Путь на кладбище лежит через березовую рощу, где вдвоем с Сашей закопали труп бандита. От этой мысли Веру начало трясти сильнее, чем старика. Воспоминания о той страшной ночи кипятком ошпарили ее мозг. Она зябко поежилась и посмотрела в сторону кладбища. Дядя Коля проследил за ее взглядом и тяжело вздохнул. Он положил жилистую руку на Верино запястье. Человеческое тепло и живое участие немного охладило ее голову. В конце концов, никто, кроме нее и Саши не знает о том, что тогда произошло. Никто, кроме нее и Саши… А ведь он где-то совсем рядом. Может быть, наблюдает за ней из-за этой хрупкой березки. Мурашки пробежали вдоль позвоночника, и Вера резко встала, грубо выдернув ладонь из под руки старика. Растерянно взглянув на нее, дядя Коля обиженно вздохнул и понуро опустил голову.

— Хватит сидеть здесь, как сиротам, — весело обратилась она к нему и потянула старика за руку. — Пойдем в дом. Наверняка, Василиса Юрьевна уже закончила колдовать над пищей. Пора за стол.

Старик уставился на Верину руку, будто видел ее впервые. В его лапище она выглядела нежным, едва распустившимся цветком, случайно попавшим на выжженную безжалостным солнцем землю. Насколько же он себя запустил! Сейчас он походил на старый уродливый дуб, из последних сил цепляющийся вывернутыми наружу корнями за землю и жадно сосущий из нее живительные соки.

— Вставай, дядя Коля, — сильнее потянула его Вера.