И на все вопросы будущий инок смиренно отвечал: «Ей, Богу содействующу, честный отче», давая тем самым монашеские обеты целомудрия, нестяжания, послушания, отречения от мира.
После того как были произнесены обеты, начинался сам постриг, который совершал священник, а игумен был восприемником постригаемого. Удостоверившись в доброй воле послушника, священник произносил «оглашение малого ангельского образа», в котором объяснял образ новой, совершенной (ангельской) жизни. Он еще раз напоминал будущему монаху, что тот за исполнение своих обетов даст ответ на Страшном суде: «Блюди, брате, какова обетованиа даеши Владыце Христу. Ангели бо предстоят невидимо, написующе исповедание твое сие, его же хощеши истязан быти во Второе пришествие Господа Нашего Иисуса Христа…» Вслед за оглашением священник произносил три молитвы. Перед чтением второй молитвы постригаемый преклонял голову, и священник держал над ней молитво-слов, произнося слова: «Господи Боже Наш! Достойна сотвори быти Тебе взаконившая (Тебе подчинившегося. —
После молитв священник брал постригаемого за правую руку и вел к аналою, на котором лежало Святое Евангелие. Указывая на Евангелие, священник говорил ему: «Се Христос невидимо предстоит зде, яко никтоже тя нудит на образ сей (Здесь Христос невидимо стоит и видит, что никто тебя не принуждает принять монашеский образ. — Е. Р.); блюди, яко ты от предложения своего (смотри, ибо сам того желаешь. — Е. Р.)». И, наконец, иерей спрашивал в последний раз: «Волиши ли ангельскаго образа обручению? (Хочешь ли принять на себя ангельский образ? —
Сначала надевали рясу — «хитон вольной нищеты и нестяжания» — со словами: «Брат наш Нил облачится в ризу веселиа, во имя Отца и Сына и Святаго Духа». Ряса (современный подрясник) в древнерусском обиходе называлась еще «однорядкой», свиткой; изначально это был греческий хитон, передняя сторона которого разрезалась на полы для удобства движения.
После рясы на инока возлагался параман — четырехугольный плат с вышитыми на нем буквами: I. С. X. Н. К. — «щит спасения». Параман крестообразно стягивал плечи и грудь посредством четырех шнурков. Он знаменовал собой Крест Господень, который монах принимал на свои плечи и никогда не снимал. Кроме того, стягивая свободную одежду, параман делал монаха способным исполнять любую работу. Затем иноку вручалась камилавка: «Брат наш Нил приемлет камилавку великаго ангельскаго образа». Название монашеского головного убора — «камилавка» — дословно переводится как «непомерный жар»: так в Средиземноморье называли шапку, защищавшую голову от солнца.
Монах перепоясывался кожаным поясом «в умерщвление тела»: «Брат наш Нил препоясует чресла своя силою Истинны во имя Отца и Сына и Святаго Духа». На монашеские пояса часто наносили священные изображения. Подпоясавшись, инок обувался в сандалии. Тем самым он приготовлялся благовествовать Евангелие всему миру («во уготовление Евангелия миру»). Монашеские сандалии служили духовной защитой иноку, чтобы он «не был уязвлен мысленными змиями в пяту помыслов», подобно мифологическому Ахиллесу, погибшему от укуса змеи в пятку (Святой Симеон Солунский)[149].
Дальше монах покрывался мантией — «ризой спасения и броней правды»: «Брат наш Нил приемлет мантию — обручение великаго ангельского образа и одежю (одежду. —
При ношении мантии инок должен был соблюдать особую осторожность: ни в коем случае не разрешалось садиться на мантию. В Кирилло-Белозерском монастыре монахи носили короткие и длинные мантии. Длинные были торжественной одеждой, в которую облачались на великие праздники: к утрене и вечерне на праздники Введения Пресвятой Богородицы во храм, Рождества Христова, Богоявления, Благовещения, Успения, в Вербное воскресенье и на память преподобного Кирилла Белозерского. На Пасху в длинных мантиях ходили всю неделю. В праздник Сретения Господня братия приходили к службе в коротких мантиях, а затем, готовясь к крестному ходу вокруг обители, переодевались в длинные.
В самом конце чина одевания на инока возлагался клобук с молитвой: «Брат наш Нил приемлет клобук — обручение великаго ангельскаго образа». Древний монашеский клобук имел форму куколя (капюшона) и символизировал собой монашеское смирение и незлобие. Согласно толкованиям святых отцов, «куколь есть также подобие благодати Божией, потому что как куколь покрывает и греет главу младенца, так и благодать Божия покрывает ум» монаха (
После завершения чина одевания монашеской одежды священник произносил итоговые слова: «Брат наш Нил приял обручение великаго ангельского образа и облекся во вся оружия, во имя Отца и Сына и Святаго Духа»[153].
Старец и ученик
Блажен, егоже избрал еси и приял, вселится во дворех Твоих.
Новоначальный инок жил в монашеской келье вместе с опытным монахом, который именовался старцем. Этим словом на Руси обозначали не возраст, а степень духовной мудрости.
Получив новичка из рук игумена, старец приводил его в свою келью и объяснял, как он должен себя вести, показывал его место в сенях и в келье, где ему сидеть и где спать. Ученик не должен был садиться на место старца или другого инока, переставлять предметы с места на место или брать чужое. А если все-таки случалось воспользоваться, например, чужой иголкой, то надо было немедленно попросить прощения: «Старец (или брат), господин, Бога ради прости, по грехам случилось».
Если ученик и старец вместе входили в келью, то сесть можно было только после того, как сядет старец. Спрашивать и отвечать на вопросы разрешалось только тихим голосом. Будущего монаха приучали к тому, что монашеский (ангельский) сан — это «безмолвное житие» и все «хождение, говорение и седение» должно быть тихим. Даже выходя или входя в келью, надо внимательно смотреть, чтобы не скрипнула дверь, дабы не побеспокоить (не смутить) брата в соседней келье. При входе в келью полагалось сначала трижды поклониться иконам, благословиться у старца и только после этого заниматься делами.
Первое, чему учил старец, — это послушание. Ученик не мог ступить и «перечнем ступени» ни на какое дело без благословения старца. Перед любой работой ученик спрашивал: «Отче, во имя Божие, прости меня и благослови». А выполнив всю работу, снова просил благословения. Святые отцы говорили, что послушание выше, чем пост и молитва. В древних патериках есть немало назидательных рассказов об иноческом послушании. Некий послушник по благословению своего старца ходил за водой каждый день по раскаленной пустыне за несколько поприщ от монастыря, хотя был источник неподалеку. Изнемогая, он стал роптать на старца, но увидел ангела, который считал его шаги. Ангел сказал ему, что сообщает Богу о каждом дне послушника, а капли его пота приравниваются к крови мученика.
Случалось, что старцы отдавали одно приказание нелепее другого, а ученики должны были, не рассуждая, выполнять их. Почему? «От послушания смирение», — говорили святые отцы. Симеон Новый Богослов считал, что послушание, оказываемое духовному отцу, освобождает человека от всех забот. Попечения и пристрастия являются причиной развлечения на молитве, а гордость — причиной ожесточения сердца, при котором молитва мертва. Послушание же уничтожает и рассеянность, и ожесточение. В свой сборник, предназначенный для личного (келейного) чтения, Нил переписал отрывок из душеполезных бесед преподобного Зосимы «О ярости». Они написаны от лица Зосимы, который вспоминает в них о начале своего монашеского пути: «Когда я пребывал с отцом Захарией, тот иногда гневался и оскорблял меня. Я же только смотрел на него и ничего не отвечал. Однажды после приступа гнева я захотел показать ему, что ничего не имею на сердце против него, и сказал: „Я не скорблю из-за сказанного“. Он, удивившись, ответил: „Прости меня, радость моя и свет мой! Кто еще может вытерпеть меня, как ты терпишь!“»[154].
Живя в келье со старцем, ученик служил ему: приносил дрова, щипал лучину, высекал огонь камнем и топил печь, старательно размешивая при этом дрова кочергой, чтобы они горели весело. Когда дрова прогорали, надо было их тщательно разворошить, чтобы не осталось головни. Несмотря на простоту, наставления старцев новоначальным инокам не были пустым делом, так как из житий известно немало случаев, когда незначительные оплошности приводили к страшным пожарам. Монастыри буквально выгорали дотла.
Предостерегая новоначальных, старцы понимали, что все происходит по воле Божией, но здравый ум и житейская осторожность никогда не мешают.
Управляясь с несложным келейным хозяйством, молодой инок Нил приносил воду, наливал ее в рукомойник, выносил лохань и подметал в келье. Монах должен был любить чистоту в келье, но и не проявлять ненужной ретивости.