Спали в монастыре всегда одетыми: в свитке и камилавке. Монаху не разрешалось обнажать своего тела, дабы не отгонять тем Ангела-хранителя, который охраняет человека во сне. Переворачиваясь во сне на другой бок, надо было перекрестить себя два раза крестным знамением и прочитать Иисусову молитву. В бессонницу тихо лежали в постели, творя Иисусову молитву, и размышляли о Боге. Когда случалась болезнь, старец не сразу благословлял ученика ложиться в постель. Полагалось сначала прочитать молитвы Богородице с тремя земными поклонами, молитвы разным святым и Иисусову молитву. «Направь свой разум от всех земных помышлений к Богу, вспомни Страшный Суд и ад и тогда ложись в постель», — наставлял старец свое духовное чадо.
Придя в келью после богослужения или трапезы, инок Нил всякий раз творил 12 земных поклонов (или поясных, если не полагалось в этот день земных). И если в монастыре умер кто-то из иноков, то столько же за него.
Обычно без дела в келье никогда не сидели: монахи читали Священное Писание, занимались рукоделием или выполняли другую работу. В келье проводили немного времени. Понятия отдыха в монастыре просто не существовало. Старцы говорили, что «истинному иноку нет на земле ни праздника, ни Пасхи. Пасха наступит тогда, когда он перейдет от суеты в вечный покой»[155]. Более восьми часов монахи находились в церкви за богослужением, около двух часов — за трапезой. Немало времени уходило на попечения о монастырском хозяйстве. Наверное, никто из новоначальных не избежал послушаний в поварне и хлебне. В поварне Симонова монастыря долгие годы трудился Кирилл Белозерский. «И часто, глядя на огонь, говорил он себе: „Терпи, Кирилл, этот огонь, чтобы с помощью этого огня смог ты избежать огня тамошнего“ (то есть огня вечных мучений. —
Послушание в поварне и хлебне старцы считали настолько полезным и благословенным занятием для монаха, что советовали новоначальным инокам почаще трудиться там, особенно когда досаждают помыслы уныния[157].
И еще одну важную науку должен был освоить новоначальный инок — искусство общения с братией. Привыкая жить в обители, он должен был осознать себя самым недостойным, а всех остальных почитать как святых. Встречая брата, инок Нил первый кланялся неразлененным поклоном и смиренно просил его святых молитв: «Благослови, господин, помяни меня в молитве своей к Богу». На это другой брат отвечал: «Бог да спасет тебя своей благодатью». При встрече с игуменом по монастырским правилам полагалось сделать земной поклон и потом, со страхом взирая на игумена как на Самого Христа, стоять и мысленно произносить Иисусову молитву, пока игумен не пройдет. Разговаривать с игуменом, если тот сам не спросит, не разрешалось.
Уважение к личности другого монаха и уничижение своего «я» были основными правилами монашеского общения. Если кто-то хотел посетить другого инока в его келье, то он, встав под окном, произносил Иисусову молитву. Еще на подходе к келье можно было кашлянуть, чтобы загодя предупредить о своем приходе. Брат в келье отвечал: «Аминь». Если ответа не было, то молитва повторялась, и так до трех раз. На третий раз разрешалось постучать тихонько в окошко. Если все-таки никто не отвечал, полагалось уйти, чтобы не искушать брата. В свою очередь инок, услышав, что к нему пришли, после первой или второй молитвы отвечал: «Аминь». Просунув голову в окно, но так, чтобы не было видно всего лица, он спрашивал: «Для чего ты пришел, господин?»
Входя в чужую келью, брат произносил молитву и кланялся, а если хозяин кельи был старше, то падал пред ним ниц и просил благословения. Только после этого можно было излагать свою просьбу или вопрос. Уходя, гость снова кланялся и просил благословения: «Господин, помяни меня, грешного в твоих святых молитвах Богу нашему, Гос-поду Иисусу Христу и Пречистой Божьей Матери». На это хозяин кельи отвечал: «Бог, Который любит всех людей, научая и воспитывая их по своей воле, да помянет тебя и меня так, насколько посчитает полезным. Аминь».
Устав Кириллова монастыря, в котором инок Нил начал свою монашескую жизнь, был заповедан самим преподобным. Во всем соблюдалось строгое благочиние. В церкви никто ни с кем не беседовал и из церкви прежде окончания службы никто не выходил. На службе, подходя к Евангелию и при поклонении святым иконам, все соблюдали порядок, установленный монастырским сборником правил «Старчество». На трапезу тоже выходили в согласии с этим порядком, каждый сидел на своем месте, все молчали, и никого не было слышно, кроме одного чтеца.
На трапезе, кроме постных дней, всегда подавали три блюда. Устав о посте строго соблюдался, и не могло быть причины, способной разрушить его. Однажды, еще при жизни преподобного Кирилла, в монастырь Великим постом приехала княгиня Агриппина, жена белозерского князя Андрея Дмитриевича. Она привезла много рыбы, которой хотела угостить братию. Но устав запрещал есть рыбу в Великий пост. Казалось бы, чтобы не обидеть княгиню, можно было уступить. Но преподобный ответил: «Аще сице сотворю, то сам аз уставу манастырскому разоритель буду по реченному: „Еже созидаю, сиа сам и разоряю“. Паче же имут и по моем преставлении глаголати, яко Кирилл повеле в пост рыбу ясти»[158]. Этот рассказ сохранил нам прямую речь старца Кирилла. Она очень похожа на стиль его посланий: Кирилл Белозерский обычно говорил о себе в третьем лице, что придавало некоторый оттенок пренебрежения по отношению к собственной личности.
Никаких хмельных напитков в монастыре не употреб-ляли и не хранили. «Мед же или ино питие, елика пияньства имут, никакоже в монастыри обретатися повеле». Таким образом, говорит Пахомий Логофет, преподобный Кирилл «сим уставом змиеву главу пианьства отреза и корень его прочее исторже». Вставая после трапезы и помолившись, монахи расходились по своим кельям, не вступая по дороге ни в какие разговоры друг с другом. Стоять на монастырском дворе и разговаривать строго запрещалось, также и заходить в келью к другому брату без важного дела.
Монахи хранили строгое послушание настоятелю. Был и такой обычай: если кто-то присылал некоему брату письмо или подарок, то инок, не распечатав, приносил его настоятелю. Так же, если кто хотел из монастыря отправить послание, то не смел этого делать без благословения настоятеля. Устав обители был строго общежительным. Иноки в кельях ничего своего не держали и своим не называли, но всё имели общее. Драгоценной утвари и посуды, кроме монастырской казны, не было нигде. Даже хлеба и воды в кельях не держали. Если кто-то испытывал жажду, то шел в трапезную палату и там ее утолял. В кельях были только иконы и книги. Умеющие что-либо делать своими руками, всё свое рукоделие относили в казенную палату, себе не оставляя ничего. Одежду, обувь и всё необходимое для жизни братия получала из казны.
Общежительный устав был призван установить между иноками полное равенство, несмотря на происхождение, возраст и характер. Однако в духовной жизни монахов существовало большое различие, ибо каждому образ и меру правила давал настоятель.
Монастырский день
Блажени живущие в дому Твоем.
Сердцевину и главный смысл монастырского бытия составляло церковное богослужение. На молитве в храме или в келье монах проводил большую часть времени. Но церковная молитва почиталась святыми отцами неизмеримо выше молитвы келейной. Преподобный Евфросин Псковский говорил так: «Если и всю ночь простоишь в своей келье на молитве, это не сравняется одному общему „Господи, помилуй“»[159]. В большинстве монастырей службы были вседневными, то есть совершались каждый день. Из них складывались три круга богослужений: суточный, недельный и годовой. Центром этих трех своеобразных орбит стало главное священное событие мировой истории — Распятие и Воскресение Спасителя. Именно события Страстной пятницы определяли смысл и порядок суточных служб. Время взятия Спасителя в саду Гефсиманском и осуждения Его архиереями и старейшинами на страдания и смерть Церковь ознаменовала богослужением утрени; время ведения Спасителя на суд к Пилату — богослужением первого часа; время осуждения Христа на суде у Пилата — совершением третьего часа; время крестных страданий Христа — шестым часом; а снятие тела Христова со креста службой девятого часа и вечерней[160].
В монастырях обычно совершалось семь богослужений в сутки, которые разделялись на три времени: богослужение вечернее (им начинается новый день, поскольку при Сотворении мира вечер предшествовал дню (Быт. 1, 5), утреннее и дневное.
Время каждого богослужения определялось часами, установленными самой природой. Первый час дня наступал с восходом солнца, последний — с заходом, после захода начинался отсчет ночного времени, но в сутках обязательно считалось, как и сейчас, 24 часа.
Вечерня начиналась в монастырях с заходом солнца. Объясняя смысл этого богослужения, святой Василий Великий писал: «Отцы наши не хотели принимать в молчании благодать вечерняго света, но тотчас, как он наступал, приносили благодарение»[161]. С древнейших времен христиане выражали свою благодарность Богу за прожитый день и дивный вечерний свет в словах одного из песнопений вечерни — «Свете тихий». Когда солнце начинало садиться, пономарь приходил к игумену, а если его не было, то к экклисиарху, и просил благословения на службу. Получив его и поклонившись игумену, он шел оповестить братию о службе, медленно, с интервалами, звонил в колокол или било (деревянную или металлическую доску). В древности в монастырях предпочитали било, считая колокола «латинским» изобретением.
Услышав благовест, монахи должны были все оставить, как будто их укусила змея или случился пожар, и идти в церковь. Поучая новоначальных иноков, старцы говорили так: «Если к тебе пришел брат или даже келарь, а в это время возвестили к службе, оставь беседу и другие дела, не боясь никого обидеть». В церковь шли сосредоточенно, покрывшись клобуком, не озираясь по сторонам и не останавливаясь для разговоров. Руки держали прижатыми к груди, монашеская походка, как учили старцы, должна быть «ни сурова, ни ленива». Входили в церковь со страхом и трепетом, как на земное Небо. У каждого инока в храме было свое место, определенное настоятелем, на чужое становиться запрещалось. В Кирилло-Белозерском монастыре игуменское место находилось справа перед иконостасом Успенского храма, соборные старцы и священники размещались неподалеку от него, а рядовая братия — на левой стороне храма.
Монастырский устав, а также духовные наставления старцев требовали, чтобы монах в храме стоял так, как стоял бы перед земным царем: сосредоточенно, с благоговением, не озираясь по сторонам, не кашляя и не сморкаясь. Однако старцы всегда предупреждали монахов, что одного чинного стояния на службе недостаточно. Можно исполнять все внешние правила, говорили они, но если ум будет занят мыслями о собственных или монастырских делах, такой монах не получит никакой пользы от своего присутствия в храме. Наоборот, он будет осужден, ибо Господь видит сердце каждого человека. Лучше было бы ему тогда совсем не приходить в церковь.