Г. К. Это шуточная история. Я эту пьесу написал по мотивам музыки из фильмов “Кин-дза-дза” и “Слезы капали”, меня Гидон Кремер попросил. Там музыканты по ходу дела несколько раз должны пропеть “ку”. Данелия в Москве слушал ее два раза. Один раз ее играл Гидон Кремер с “Кремератой Балтикой”[28], а один раз Володя Спиваков с “Виртуозами Москвы”. Данелия присутствовал и в Большом зале консерватории, и в Доме музыки. И Кремер, и Спиваков попросили его подняться, и он имел “наглость” встать и кланяться всему залу за две буквы – “ку”.

С. С. Еще и автографы давал!

Г. К. Да, а Резо Габриадзе в Тбилиси мне сказал: “Между прочим, одна буква его, а вторая моя. Я тоже ведь автор сценария «Кин-дза-дза». Так что буква «к» – его, а «у» – это моя буква!”

С. С. Мне вспомнилось сейчас, как Иосиф Бродский на вопрос, каково ему живется в Америке, ответил: “Америка – это продолжение пространства”. Для вас Бельгия, где вы довольно давно живете, – это тоже продолжение пространства, общего пространства культуры?

Г. К. Это продолжение вот того Дилижана, о котором вы упоминали. Я в Дилижане написал шесть симфоний, приезжал туда в течение двенадцати лет, если не больше.

С. С. Скажу не без гордости: это вклад Армении, моей родины, в ваше творчество.

Г. К. Разумеется! Дилижан остался для меня каким-то особенным местом, и он существует и будет существовать, пока я буду жив. Но Седьмую симфонию я писал уже в Боржоми, там тоже построили Дом творчества. Музыку, которую я писал для себя, не прикладную музыку, я всегда сочинял, уезжая из дома. И вот начиная с 1991 года я как бы нахожусь в домах творчества. Должен с благодарностью упомянуть Берлин, где я пробыл четыре года. А с 1995 года я работаю в Доме творчества, который находится в Бельгии. Но все остальное, что происходит в моем сознании, по-прежнему связано с Тбилиси. Словно я как жил, так и живу на моей улице и в моем доме, но работаю вне дома, как бывало до 1991 года.

С. С. Следующий вопрос опять хочется начать с цитаты, наверное, своих слов не хватает. Когда вы возвращаетесь в Тбилиси, вы находите тот самый “город, знакомый до слез”, тот, который вы знали, где еще есть адреса, по которым звучат голоса – родные, незабытые?

Г. К. Пожалуй, нет. Многое изменилось, многое ушло, и ушло навсегда. Но не будем забывать, что и пришло многое. Может быть, немножко странное для меня, но новое и прекрасное. Скажу без ложной скромности, что ни на одном континенте почти не осталось залов, самых лучших залов, где мне не довелось бы слушать свою музыку. Но Большой зал Московской консерватории для меня особенный по многим причинам. И уже много лет я трепещу в ожидании того, что его поставят на ремонт. И каждый раз с этим залом прощаюсь, как в последний раз, ведь если его поставят на ремонт, я могу уже не дождаться окончания этого ремонта. Мне немало лет.

С. С. Мы все знаем, сколько вам лет, – не так уж много!

Г. К. Нет, нет, много. Что-то уходит, и что-то приходит, а что-то не меняется, остается прежним. Так и мой родной город Тбилиси, так и моя страна. Я часто бываю в Тбилиси, намного чаще, чем раньше, по нескольку раз в год. Я никогда не чувствовал себя эмигрантом. Потому, наверное, что при советской власти люди, уехав на Запад, уже не могли вернуться, а теперь вернуться ничто не мешает.

С. С. Да, то трагическое время, к счастью, ушло.

Г. К. Недавно я был в Петербурге, у меня там шли концерты. Бывал в Екатеринбурге, в Нижнем Новгороде, в Ереване, в Баку. Бываю в Москве, часто бываю в Тбилиси. Продолжаю свою обычную жизнь.

С. С. Продолжаете пространство… Гия, ни для кого не секрет, что у состоявшегося композитора появляются заказы. По заказам писали музыку все великие композиторы прошлые, современные. Когда вам впервые заказали сочинение?

Г. К. Если говорить о серьезных формах, я имею в виду симфоническую музыку, то я уже рассказывал – это была Четвертая симфония по заказу Министерства культуры СССР. Пятую мне заказало музыкальное издательство “Ширмер” (G. Schirmer Inc.) в Нью-Йорке. Правда, я слову “заказ” предпочитаю слово “предложение”. Шестую я написал для открытия нового здания Гевандхауса в Лейпциге, к двухсотлетию этого концертного зала. Тогда и Альфред написал специально для этого события симфонию. Седьмая симфония – я уже рассказывал – написана по предложению (видите, я говорю “по предложению”, а не “по заказу”) Пражской филармонии. А потом, когда я уехал в Берлин и в связи с событиями в Тбилиси решил продлить свое там пребывание, я получил предложение от оркестра “Амстердамская симфониетта”, которым тогда руководил Лев Маркиз, и написал “Ушел, чтобы не видеть”. С тех пор все сочинения, а я написал, по-моему, опусов двадцать – двадцать пять, созданы по предложениям разных коллективов, и фестивалей, и оркестров. Почему я называю это предложениями? Потому что меня не ограничивали ни во времени, ни в составе оркестра, я чувствовал и чувствую абсолютную свободу.

С. С. Мне кажется, вы вообще всё пишете для себя.

Г. К. Конечно же, музыка, которую я пишу не для спектакля или не для фильма, написана для себя самого.

С. С. Для композитора сочинения – это своего рода дети, да? Скажите, а когда вам случается услышать произведение спустя много лет, не возникает ощущения, что ребенок вырос и разочаровал так, что хочется от него отказаться?

Г. К. Мне неловко это говорить, но не возникает. И знаете почему? Только потому, что каждое свое сочинение я довожу в меру своих возможностей до определенного предела, определенной кондиции. Уже начинаются первые репетиции, даже премьеры, а я порой все еще что-то дописываю, поправляю, уточняю. Когда я чувствую, что улучшить ничего не могу, что в нем нет ничего лишнего, тогда я считаю, что оно закончено. Сейчас, слушая музыку, написанную двадцать – тридцать лет тому назад, я понимаю, что не напрасно столько страдал и мучился, не напрасно исправлял и сокращал, потому что мне за нее не стыдно. Кстати, у меня и дети такие: они уже выросли, и я что-то за ними не замечаю тех качеств, которые меня бы, допустим, не устраивали. Вот поэтому я счастливый человек.

С. С. Пока вы сочиняете у клавиатуры, вы внутренним слухом слышите будущее произведение целиком. Потом наступает момент, когда оркестр приступает к воссозданию этого сочинения. Бывает так, чтобы то, что вы слышали своим внутренним слухом, точно совпадало с тем, что вы услышали вживую?