— Он у тебя пристрелян ли? — с нарочитым сомнением поддразнил Кравцов.

— Огнем крещен, — с невольной гордостью отозвался Сажин.

— Вот видишь! Всех бандитов перестреляешь, а на меня обижаться будут, — хохотнул начальник, потер переносицу и добавил: — Дам я тебе сотню патронов сейчас, так ты в другой раз к нам не заглянешь.

— Ладно, ладно, уговорил! — усмехнулся Сажин, вытаскивая из сумки пустые обоймы, чтобы набить их патронами.

— Ну и лады. Пойдешь в секрет с отделкомом Барановым, — показал начальник погранзаставы на подходящего смуглого, невысокого, но ладного пограничника. — Учти, Сажин, — впервые назвал начальник фамилию гостя. — Ставлю вас двоих на сомнительном направлении. Есть одна лощинка. Для конного рывка она очень даже подходит. Так что смотрите. За вами никого не будет…

Все было ничего. Но комары… Как назло, порывы ветра были редки и курить нельзя. Перед рассветом, когда нервы были как туго натянутые струны, откуда-то слева раздалось несколько выстрелов. Сажин сразу же забыл про комаров и, повернув голову, посмотрел в сторону отделкома. Тот знаком предупредил: «Тихо!» Опять потянулось ожидание, острое, как лезвие клинка.

Часов в пять утра Баранов, чуть шурша осокой, подполз и пригласил Сажина следовать туда, где на рассвете слышалась стрельба.

Оказалось, что стреляли с засады Третьяка. Ночью послышался шорох камыша. Неопытный первогодок вскинулся и окликнул по-уставному: «Стой! Кто идет?»

В ответ грохнул выстрел, потом еще. Третьяк крикнул «Ложись!», и тогда уже дальше грохнул третий выстрел, затем все стихло.

Ждать больше не было смысла, и все четверо стали искать следы. Вот тогда метрах в тридцати от засады Третьяка отделком Баранов и нашел четки. Выявить след не удалось: нарушитель был в какой-то мягкой обуви…

— А не попали четки в это место раньше? — усомнился Зайцев, внимательно выслушав доклад Сажина.

— Нет, Константин Артемьевич, — решительно возразил Сажин. — В таком случае трава проросла бы сквозь них, а тут четки лишь придавили ее.

— Может, случайность…

— Нет, не случайность. Зачем же тогда стрельба? — не согласился Сажин.

В чекистской работе всякое предположение должно опираться на факты. Это Петр Иванович знал хорошо, поэтому смутные свои подозрения о том, что где-то он уже видел такие четки, пока не выложил. Да и что может значить, если даже и видел? Но вспомнить необходимо. Что четки упали — это, конечно, случайность, но что их владелец обстрелял засаду, кстати, для ночного времени достаточно метко — пуля впилась в кочку в двух-трех вершках от красноармейца, — уже не случайность. Значит, ему было не резон попадать в руки пограничников, значит, цели лазутчика были далеко не «святые».

С четок мысль перескочила на узнанное от Константина Артемьевича, что в Никольском соборе объявился новый епископ. Сразу же припомнились сигналы об усилении борьбы в местном соборе против церковных обновленцев, о том, что в церкви больше стало верующих за счет осевших в городе монахов и монашенок, а также понаехавших из разных мест России в связи с закрытием ряда церквей архиереев, дьяконов, бесприходных попов и людей неизвестных званий.

Потрогав четки еще раз, прежде чем убрать их в сейф, Петр Иванович усмехнулся: «Ну вот и потянуло меня на дела церковные. Вишь, как ловко получается: епископ, обновленцы, беглые монахи, бесприходные попы — словно по четкам перебираю».

Отхлебнув из кружки настоявшегося чая, Петр Иванович вздохнул, вынул чистую папку и крупно написал сверху «Четки». Пока что в папке было всего два документа: протокол осмотра места обнаружения четок да рапорт самого Сажина об обстоятельствах, сопутствующих их появлению на границе.