Бэйн

Дверной звонок моей матери был цвета блевотины.

Грязный, слишком часто используемый. Прямо как я. Люди приходили и уходили из моей жизни, а Соня Проценко оставалась, в любое время готовая подставить плечо, чтобы я положил на него голову. Ее холодильник всегда забит домашними пельменями и овощными супами. Я чувствовал себя спокойно, зная, что у меня есть настоящая мама. Не то чтобы отношения между нами складывались просто – я не лучший сын в мире. Но и не худший.

К примеру, я всегда ее слушался, так как чувствовал благодарность за то, что она не подвесила мою задницу на крюк еще в детстве, за что я бы даже не стал ее винить. После изнасилования членом русской мафии в восемнадцатилетнем возрасте она сбежала со мной из страны, когда мне оставалось несколько месяцев до третьего дня рождения. Здесь мама поступила в колледж и выучилась на терапевта. Она всегда находила время, чтобы разобраться с проблемами в моей дурацкой школе, чтобы купить мне доску для серфинга и сидеть на пляже в одиночестве – потому что никого не знала и стеснялась первой заговорить с людьми, – наблюдая за мной на соревнованиях.

Так что я регулярно мыл посуду, выносил мусор, помогал соседям чинить крышу и подтягивал оценки, изображая роль безупречного ребенка перед ее друзьями и коллегами.

Но во мне присутствовали и плохие гены. Те, что желали власти. Я чувствовал, как эта жажда текла по венам, заставляя закипать кровь. Вот тут моя сущность не такого уж хорошего ребенка и вступала в игру. Я не насиловал, не убивал и не совершал того, что сделал мой отец с порванным презервативом, но я воровал.

И торговал наркотиками.

И трахал женщин, которые мне не принадлежали.

То, как я любил маму – безоговорочно, – напоминало мне, что я все еще человек. Но в иных случаях близость до смерти меня пугала. Вот почему я никогда не занимался сексом без презерватива. Даже с бывшей девушкой. Я не против доставить друг другу немного удовольствия, но не готов отдавать себя целиком.

Но давайте не будем упоминать секс и мою маму в одном и том же предложении. Смысл в том, что у нас с мамулей сложились хорошие отношения. Мне нравилось, что между собой мы говорили на русском. Таким образом мы будто отгораживались стеной от остального мира. Это придавало нам дополнительный уровень близости, которого не было у других детей в отношениях с родителями.

И меня веселило, как она разбиралась в английском. Например, когда я попадал в неприятности и ей приходилось сочинять бесконечное количество писем учителям и директору, она всегда меняла одну букву и писала «мое солнце», вместо «мой сын»[24]. «Мое солнце этого не делал». «Мое солнце не говорил таких слов». И большую часть времени она была права. Из меня часто делали козла отпущения просто за то, что я русский ребенок из неполноценной семьи. Тем не менее я всегда швырял письма на кухонный стол и рычал: «Мам, не солнце, а сын». А она всегда кричала в ответ: «Я знаю, что я имела в виду. Ты – мое солнце. Почему, как ты думаешь, эти слова так похожи?»

Я зашел в мамин дом в одних шортах для серфинга, принеся с собой песок и соленый запах океана. Сегодня Джесси начала работать в кофейне, и я попросил Гейл объяснить ей все необходимое. Сам я предпочел не появляться сегодня в заведении, потому что понимал, что уже слишком увлекся этой девушкой, особенно учитывая, что я чуть не кончил в трусы, пока держал ее за руку. Да, проводить с ней больше времени, чем необходимо, стало для меня тяжелым испытанием. Так что вместо этого я отправился серфить.

– Мамуль! – рявкнул я, направляясь на кухню.