– Моя еще хуже.

– Хочешь поспорить? – фыркнула я.

Он улыбнулся одной из своих расслабленных улыбок, напоминавших колыбельную. Следующие предложения он произнес тихим шепотом:

– Я ведь уже говорил, что слышал все слухи о тебе, Джесси. К черту их. К черту этот город вместе с его опрятными, осуждающими жителями и всех идиотов, кто захочет нас высмеять. Разве ты не понимаешь? Мы аутсайдеры. Отбросы. И мы свободны. Свободны делать все, что захотим, потому что это ни на что не повлияет. Мы никогда не впишемся в это общество, и нам не нужно пытаться. Мы свободны от всего этого дерьма, – он обвел рукой пространство вокруг нас. – Они не могут причинить тебе боль, если ты сама им не позволишь. Так не позволяй.

Я нерешительно шагнула к нему. Люди входили и выходили из дверей «Кафе Дьем», и никто не смотрел на нас с насмешкой. Может, это и была одна из причин, почему мне нравилось проводить время с Бэйном. Люди не спешили проявлять к нему неуважение. Мне все еще с трудом верилось в то, что после всех слухов он действительно хотел со мной общаться.

Мои обидчики сказали, что ночь в переулке на самом деле произошла не на улице, а в доме Генри и что это была оргия, на которую я добровольно согласилась. Новости об аборте тоже достаточно быстро достигли любопытных ушей горожан. Однажды я услышала, как подруга Рен, Кэнди, сказала: «Ребенок, вероятно, умер от смущения. Можешь себе представить? Быть зачатым во время оргии?»

Но Бэйну было все равно.

Ради бога, он зарабатывал на жизнь сексом.

Неудивительно, что он единственный, кто смог меня принять.

Он сказал, что помогает мне по личным причинам, возможно, это он и имел в виду. Возможно, он просто так сильно ненавидел, когда на кого-то вешали ярлык шлюхи, а я представляла собой подходящий проект. Хуже всего то, что для меня это не имело значения. Я все еще чувствовала благодарность за нашу дружбу.

– Ладно, – сказала я, слова казались тяжелыми, и я повторила их, в этот раз громче: – Ладно, идем.

Мы молча дошли до кафе-мороженого, наслаждаясь великолепным солнцем. Наши руки почти соприкоснулись, когда он открыл для меня дверь заведения, и что-то внутри меня пробудилось, подобно приливу, и взмыло вверх, словно цунами. Я заказала два шарика – на два больше, чем съела бы в свой обычный день.

В Бэйне присутствовало нечто такое, что побуждало меня измениться. Попробовать что-то новое. Я взяла мороженое со вкусом фисташек и эскимо. И впервые за долгое время еда действительно имела вкус.

Вкус был новым.

И он мне нравился.

Когда мы вышли из кафе-мороженого, я обернулась и сказала ему:

– Насчет того, что мы держались за руки в клинике доктора Виза… – Я чувствовала себя храброй, но потом Бэйн остановился, развернулся и серьезно посмотрел на меня.

– Верно. Я тогда не подумал. Такого больше не повторится.

– Нет, – возразила я, тоже останавливаясь. Теперь мы были единственными, кто стоял посреди оживленной набережной, мешая остальным людям и абсолютно не заботясь об этом. – Я тут подумала, не могли бы мы это когда-нибудь повторить? Не в каком-то странном или особенном смысле. Я просто хочу знать, что… хм… – сглотнув, я оглянулась, – …могу.

Я никак не могла перестать думать о его татуированной руке на моей ладони. О мгновении, когда дрожащими губами прикоснулась к его на удивление гладкой щеке. Его ноздри раздулись, и что-то, чего я не смогла распознать, промелькнуло в его глазах. Что бы это ни было, Бэйн тщательно взвесил слова, прежде чем произнести их: