Вылечил меня.

Обнимал меня.

Смешил меня.

И избавил от боли.

Но больше всего я желала, чтобы он приподнял мою кофту, увидел шрам, поцеловал его и сказал, что я красивая. Если хорошо постараться, я даже могла это вообразить – его борода касается моей изуродованной плоти. Его успокаивающий взгляд на моих болезненных воспоминаниях.

Мягкий.

Теплый.

Добрый.

Воздух.

Мне нужен воздух.

Я вынырнула и сделала вдох, жадно глотая воздух. Я молотила руками по воде, оставаясь на месте, и огляделась вокруг, прежде чем усиленно начала грести к краю бассейна.

Возможно, в этом и заключалась разница между Бэйном и всеми остальными.

Я не желала его.

Я нуждалась в том, чтобы он напомнил мне, как дышать.

Мне нравилось думать о своих воспоминаниях как о кладбище для мыслей. Моменты, которые уже умерли, так что мне не приходилось беспокоиться, что они снова повторятся.

Я помнила многое из того, что хотела бы забыть, и, вероятно, в этом и заключалась моя проблема. Например, я помнила момент, когда Эмери дернул меня за блузку и затащил в машину. В тот миг я осознала, что нахожусь в опасности. Я помнила звук рвущейся ткани – тоже Эмери, именно он все начал, прежде чем присоединились его друзья.

Я помнила мгновение первого сухого проникновения. Нолан.

Первый удар в лицо. Генри.

Я помнила, что чувствовала на операционном столе, когда из меня выскабливали эмбрион. Все эти мгновения запомнились живо и четко. Они были острыми, как ножи.

Но был момент, который я никак не могла отыскать в своей памяти.