Я изучал этот первый том так. Открываю его на первой неусвоенной еще теореме, закрываю доказательство и читаю условие. Затем вспоминаю, что вся эта монография построена строго упорядоченно от аксиом старинного ученого Дедекинда, следовательно, предыдущий материал достаточен для доказательства и этой теоремы тоже, надо лишь разум к ней приложить. Поехали, будем доказательство сами искать. Если в течение двух-трех дней не удавалось найти, только тогда смотрел я в книжку и ахал: – «Надо же, так остроумно! Как же я сам не смекнул!». Ладно, проехали, следующий параграф берем…
За месяц-два таких занятий стало мне казаться, что тут как будто бы что-то не так, как будто бы аксиоматическая база всей этой системы какая-то шаткая, фундамент всех таких построений хлипкий какой-то, слабоват не по силе последующих теорем. Вместо того, чтобы проконсультироваться хотя бы у тех специалистов, о которых я столь уважительно в прошлой главе написал, или преподавателя в коридорах матмеха за пуговицу поймать и потребовать от него разъяснений, я увлеченно и самолично в этот вопрос полез. Разобрался я в этом и пришел на матмех. А там математики-профессионалы смотрят на меня скучающими глазами и спрашивают, зачем это я в открытую дверь-то ломлюсь. Это все известно со времен Эвариста Галуа (полторы сотни лет, теперь уже где-то порядка двухсот.) Этим мы будем заниматься на четвертом курсе, на пятом, а сейчас-то вам это зачем. Ядовитая же начальница такая, приставленная там учет успеваемости студентов в большие таблицы писать, раскрывает свою амбарную книгу и перечисляет, сколько задачек мне нужно решить по текущему плану работ, сколько контрольных сдать, включая все математические предметы, немецкий и диамат. – И не забывайте, молодой человек, сессия через три недели, вам еще допуск к ней получать…
Как я ту сессию свалил, и почти без хвостов – сам не помню уже. Помню, знаменитый Станислав Лем мне помог. Страшно тяжелый был день, голова – никакая, в библиотеке матмеха – изо всех курсов толпа, все требуют каких-то руководств, учебников, материалов. Библиотекарей почти что всех задавили, заглушили, их не слыхать, не видать. Пробрался я к каталогу художественной литературы (скромненько, но представлена и она) просматриваю карточки каталога. Ба, Станислав Лем, Кибериада! Недавно издана у нас, а здесь уже есть. Пробился я к стойке сквозь мятущихся, теснящихся коллег. Девушка-библиотекарь была несказанно удивлена потребностью в художественном слове в этот безумный день, но книжку мне принесла. Вышел я на мягкий холодок под серое зимнее низкое небо, смёл со скамейки в сквере снежок, устроился, стал читать и смеяться, смеяться и читать… Стало заметно темнеть, вернулся я в здание, экзамены еще идут. Сдал я тогда экзамен, не помню точно, какой – ну, и дальше дело пошло.
На втором семестре вместо штатной учебы опять не удержался я от соблазна разобраться в том, что же такого натворил бедолага Эварист Галуа, и, конечно же, разбираться стал сам. В конце концов я понял это все так, что наш достославный матмех кормит студентов математикой не с того конца, с какого нужно математику излагать, но почему? Ясного, толкового ответа получить я не смог. Возможно, не слишком старался я, но, во всяком случае, ответы типа «такова традиция» или «такова утвержденная сверху программа» не устраивали меня. Опять же этот барьер. Ну, те самые «взрослые люди» и до математики добрались, все отравляют и путают, чего ни коснись. Какое мне дело до них… Так и бросил я учебу на матмехе, решил, что пока сам я в этом не разберусь, лучше время не тратить на вздор.
Спустя какое-то время один из лучших программистов страны, семинары которого были отдушиной здравого смысла и логикой мастерства для меня, мне сообщил, что начальник вычислительного центра на матмехе разыскивает меня. Будто бы тот достойный джентльмен сказал прямо так: – «Дайте мне документы этого парня, я его восстановлю. Пусть этот парень придет и бумаги свои принесет.» А поскольку тот программист и начальник ВЦ были прекрасно знакомы друг с другом, сомневаться в действительности намерений начальника ВЦ не было никаких причин. Тем не менее был я в те годы настолько глуп, что и это приглашение отклонил.
Впоследствии я все же разгадал этот важный секрет. Нужно было внимательно читать наименование факультета: математико-механический факультет, то есть факультет математических аспектов механики – можно и так толковать. А что такое «механика» – это прежде всего механизмы, машины, техника, заводы и вообще техносфера в массе своей основной. В ней необходимо огромное количество так называемых инженерных расчетов, и будущие инженеры обучаются этому в технических вузах нашей огромной страны. Для тех же вузов нужны преподаватели прикладных математических дисциплин. Но учитель-то должен знать предмет и шире, и глубже учеников, вот матмех и учит прежде всего преподавателей математики для технических вузов поосновательнее, чем те станут впоследствии своих студентов учить, но, конечно же, прежде всего учит тем разделам математики, которые преподавателю математики в вузе будут больше всего нужны. Ну а собственно современная математика в ее постньютонианском развитии на старших курсах идет на десерт.
Далее, на матмех поступают исключительно такие вчерашние школьники, у которых в школе было с математикой хорошо и, как правило, с физикой тоже. Отсев же на первых курсах матмеха большой, даже такие ребята не все свободно впитывают матанализ в себя. А куда же они после неудачи на матмехе пойдут – конечно же, в технические вузы, и вот тут-то они и вспомнят добрым словом матмех, так как даже неудачная учеба на матмехе оборачивается огромным подспорьем перешедшим в технический вуз. Никоим образом не нахожу я в этом обиды для технарей. Не математика ведь главное для них – но логика процессов в природе, поведение сплавов при нагреве и охлаждении с разной скоростью в разной среде, износ при трении металла о металл, сжатие бетона и способы защиты от коррозии меди, например. Всего перечесть невозможно, поэтому инженеру не нужно и некогда думать о том, насколько мотивированно выдающийся математик XIX-го столетия Дедекинд обосновал своими аксиомами математический анализ бесконечно малых величин, почему выдающийся мэтр Советского Союза Фихтенгольц именно с аксиом Дедекинда начинает свой толстый трехтомный курс, и почему Дедекинд, имея на этом поприще столь знаменательный результат, занялся развитием идей Эвариста Галуа и достиг результатов и в этом, несмотря на свой опыт в другом. Пусть об этом думает тот, кто прошел весь матмех, у инженеров же по плану выпуска продукции на заводе совсем другие дела. Но как бы то ни было, логика в программе матмеха есть. Но почему нет доступного изложения стратегии матмеха, вступительного краткого курса о строении математических знаний, изложения программы матмеха в свете этой структуры, разъяснения, что к чему… Ох, уж эти мне «взрослые люди»… Везде нелепость, неясность и фальшь.
Поразмыслив далее над мотивацией своего поведения на матмехе, я пришел к заключению, что если строить программу матмеха так, как я себе представляю ее, то в программу придется включить философию математических знаний, историю математики и т. п. А также и важные в теории, но редко применяемые на практике разделы высших математических знаний окажутся в начале курса и потребуют огромного времени для наработки опытности в специфическом «математическом» мышлении, тогда как в имеющемся курсе эта наработка опытности, по крайней мере, проводится на математическом материале, близком к практике инженера, то есть к практике повседневной работы для многих и многих в нашем мире людей. Учитывая все это, курс растянется, можно предположить, на десять приблизительно лет вместо обычных пяти. Короче говоря, не на математико-механическом факультете следовало бы учиться мне, а на математико-умозрительном факультете, если бы был такой. А что такого: матумозр – разве плохо звучит?:))
ГЛАВА 18. ЕЩЕ ОДИН ДЕБЮТ
Предыдущая глава нам показала, что наш герой приходил в Университет за чем угодно, но только не с целью обрести там диплом. Иначе ему было бы безразлично, с какого конца математику грызть. Теперь посмотрим, как развивалась на этом фоне его производственная жизнь.
Итак, руководитель лаборатории программирования в отделе математических методов исследования предложил мне заняться программированием для отдела главного технолога (ОГТ). Я числился в то время рабочим лаборатории обслуживания ЭВМ того же отдела ОММИ, однако организационных проблем не возникло, и я связался с ОГТ, чтобы узнать, в чем там вопрос. И тут я должен занять ваше драгоценное внимание описанием технических подробностей, давно уже канувших в Лету к моменту написания этих строк.
Металлообрабатывающие станки с числовым программным управлением (станки с ЧПУ, или проще: станки ЧПУ, СЧПУ и т.п.) ныне весьма совершенные и распространенные, в то время были еще редкими штучками в нашей стране и работали так:
а) Станок не имел обычных лимбов и рукояток, все движение рабочих органов станка осуществлялось спецприводом от электронной стойки управления станком, то есть от металлического шкафа с тогдашней электроникой и электрикой внутри. Из этого следует, что выбросить электронику и приставить рабочего к станку было бы уже затеей бесполезной – рабочему не на что было там смотреть и нечего было крутить.
б) К стойке управления станком подключалась некая такая, тоже металлическая, тумба со специальным магнитофоном в ней. Лента такого магнитофона (МЛ) была плотнее и шире обыкновенной; она, как и вся эта электроника, должна была выдерживать работу в цеху. На ленту должны были записываться рабочие импульсы станка в том темпе, в каком должен работать станок.
в) Для записи этих импульсов на ленту нужна была еще «система», она же «стойка», в виде отдельного устройства, размещаемого в удобном месте где-нибудь в стороне. Эта система электронным образом моделировала работу станков определенного типа, генерировала соответствующие управляющие импульсы и писала их своим магнитофоном на ту специальную магнитную ленту МЛ. Таких записывающих систем было нужно меньше, чем станков. В зависимости от загрузки, обычно была нужна одна «система» на несколько станков. Но даже если станок был один, все равно такая стойка была нужна.
г) в дополнение к обычному обслуживающему персоналу для таких станков был нужен инженер-электронщик, один на несколько станков, иногда и другие специалисты тоже были нужны.
д) Вместо квалифицированных рабочих-станочников были нужны квалифицированные рабочие-наладчики, обязанность которых состояла в том, чтобы технически правильно и геометрически очень точно установить на станке инструмент, заготовку и в начальное положение все правильно привести. Это имело огромное значение в некоторых технологических ситуациях, которые мы опускаем здесь. Один наладчик в зависимости от характера производства мог обслуживать несколько станков.
е) Также нужны были операторы станков с ЧПУ, то есть рабочие средней квалификации, которые присматривали за работой станков и выполняли вспомогательные операции, загружать которыми наладчиков было бы нерационально по соображениям экономии квалифицированного труда. Один оператор также мог обслуживать несколько станков.
ж) Инженер-технолог цеха в обычном порядке получал плановое задание на подготовку производства и как обычно готовил особую технологическую карту, которую при обычной работе передавали через мастера или поммастера соответствующего участка рабочему для выполнения указанных в карте операций на станке. Со станками ЧПУ это делалось несколько иначе, об этом далее смотри.
з) По этой карте инженер-технолог или специально подготовленный техник-технолог заполняли буквами и цифрами специальный бланк, а случайные ошибки в этой требующей скрупулезности работе были малозаметны даже им.