На работе тоже были свои перемены. Я был первой ласточкой на том производстве по применению ЭВМ не «отвлеченно» через ВЦ, но в непосредственной производственной деятельности заводских специалистов на почти что рабочих местах, однако за первой ласточкой прилетают другие, и это общее дело развивалось теперь уже само собой практически без меня. При очередной реорганизации производства начальник бюро программного управления, в котором я был с самого начала организации этого бюро что-то около десяти лет фактически основным, задающим тон специалистом, ушел на повышение, и место начальника оказалось вакантным. Сотрудники прямо говорили мне: – «Вот видишь, чего ты своими капризами натворил. Был бы диплом, назначили бы тебя. Теперь варяга пришлют, как расхлебывать будем?» – «Не больно-то и хотелось!» – разве ответишь друзьям… Главный технолог тоже новое назначение получил, многое вокруг меня переменилось, стало каким-то чужим. Но мне все это было уже неинтересно, и я ушел в тихий, укромный уголок – один производственный участочек на нашем же предприятии в закоулке, не сразу его и найдешь. Участок был густо насыщен уже тогда компьютеризированным оборудованием, были две свои мини-ЭВМ (затем добавились «персоналки») но не было ни одного человека, который умел бы программировать вообще. Уже тогда там эксплуатировались две серьезные программы, обе моей разработки, я вообще постоянно курировал тот участок, как и еще один цех. В связи с ростом объемов и разнообразия производственных заданий, усложнения технологии и появления новых компьютеризированных устройств там был нужен постоянный программист, да и мое знание аппаратуры тогдашнего уровня тоже было полезно там.
Встретили меня с распростертыми объятиями, вышестоящее над этим участком начальство гарантировало мне все мои прежние привилегии, я также сохранил сотрудничество по старым связям с некоторыми отделами и цехами, да и новые появлялись порой. Неудобство было таким – начальник над моим непосредственным начальником участка повадился было звонить мне по телефону и задавать вопросы производственного характера, например, о степени готовности к сдаче наших работ, а на такие вопросы мне неудобно было через голову своего непосредственного начальника отвечать, и кто-то не очень умный в моем присутствии стал делать выводы на этот счет. Я откровенно поговорил с начальником участка с глазу на глаз, попросил его эту ситуацию разрулить, и такие звонки прекратились.
Однако шеф второй ступени от меня не отстал. Он прямо заявил мне о том, что пока у меня нет диплома, то я, видите ли, не интересую его. Ах, вам до пенсии всего лишь двадцать с чем-то лет, и простой работы при мини-ЭВМ на этот период хватит? Мне до пенсии осталось пять лет, но я не распускаю соплей. Не распускайтесь и вы.». Об этом недавно назначенном «старшем товарище» ходили легенды, что «партия» имеет будто бы обыкновение посылать его на самые провальные направления работы, он вытягивает их, поднимает; партия ставит перед ним новую задачу, а на прежнем месте сменяющие его начальнички, обыкновенные совковые бугры, снова разваливают все. Вот и к нам теперь назначили его, чтобы вытянул он за наши волосы нас, правда, неведомо из чего.
Товарищ шеф действительно оказался деловой, при нем и наш участок как будто бы стал развиваться, и другие подразделения тоже. Также этот товарищ считал, что сотрудники должны не только новое оборудование получать, но и расти дипломально. Так, например, одна сотрудница приятных бальзаковских лет с дипломом Политеха от юных годов вполне успешно руководила бригадой операторов на производстве, дома воспитывала дочерей и ни о каких таких безумствах не помышляла, а этот тиран взял, да и упек ее на курсы повышения квалификации с отрывом от производства под тем благовидным предлогом, что ей де нужно непременно развиваться и расти, а ему нужно, представьте себе, иметь какие-то «формальные основания» немного зарплату ей приподнять. Вы будете смеяться, но и в самом деле по окончании курсов ей изменили наименование должности и вроде бы повысили зарплату, насколько – не в курсе я. Но мадам, однако, имела цветущий вид.
Меня же тот товарищ по всем своим административным каналам так прижал, что я согласился на участие в группе так называемых «практиков», то есть немолодых уже людей с дипломами техников, которые фактически много лет работали на производстве в низшем руководящем звене, и которым, согласно новейшим указаниям партии, теперь необходимо иметь еще и высшее образование для занятия привычных своих должностей. Дипломы в этой группе получались формально полновесными, срок заочного обучения в техническом вузе сокращен – четыре года всего, и все мои товарищи по группе считали, что это намного удобнее, чем в их летах идти в учебе общим заочным шестилетним путем. На работе все вокруг говорили, что новый шеф у нас – умница, хороший человек, и мне наконец-то повезло: нашелся герой, победивший этого дурака.
Средние ситуации бывают мало возможны, шарик судьбы скатывается в лузу только одну. Жить обычной отвратительной жизнью советского человека было так уже неприятно мне, что я проучился в той группе что-то около полутора лет и прекратил учебу практически сразу же после того, как этот настойчивый шеф перешел из нашей промышленной сферы в академическую науку тоже что-то такое там поднимать. После его кратковременной деятельности на нашем направлении остался основательно реконструированный цех, наш обновленный участок, налаженное взаимодействие науки и производства по профилю наших работ, хорошо поставленный в этом отдельном секторе нашего предприятия производственный цикл. При отчислении оказалось, что мой средний балл что-то около пяти, а сдано, сам не заметил как, года за два с половиной. Близилась перестройка, и мне это было уже все равно.
ГЛАВА 21. ПОЛНЫЙ ФИНАЛ
Перестройка не вызвала особо сильных эмоций у меня. К тому времени я прекрасно уже понимал, что попытка построить в нашей стране так называемый «коммунизм» есть попытка построить нечто до исследования вопроса о том, годится ли для этого сооружения имеющийся в наличии строительный материал. Другими словами, будь человек хоть тысячу раз разумным существом, тем не менее человеческий разум ограничен какими-то рамками, и, как живое существо, человек подвержен действию инстинктов, и надо еще посмотреть, какая мера разумности и даже какие инстинкты нужны гипотетическому Homo Communicus для того, чтобы коммунистическое общество могло бы неколебимо самосуществовать, и есть ли подобные качества у человека вообще, как у реального биологического существа.
Социализм организован проще коммунизма, потому что частично допускает и примитивный частный интерес. Социализм основан на фондах общественного потребления, из которых, полностью или частично, удовлетворяются те потребности человека, которые социалистическая социология считает основными и подлежащими удовлетворению за общественный счет. Это как бы освобождает человека от страха за завтрашний день и дает ему возможность приятной, относительно беззаботной жизни в расчете на то, что все люди в социалистическом общесте осознанно употребляют энергию своей беззаботной жизни на пополнение и совершенствование этих фондов. Ну и как, позвольте вас спросить, относился простой советский народ к этим возможностям и фондам?
Не миллионы ли и миллионы советских студентов, обучаясь за счет этих фондов, абсолютно добровольно стали подменять содержание слова «учиться» чем-то чуждым ему и вместо смысла «приобретать надежные, прочные знания» стали под этим словом иметь в виду процесс приобретения посредством полуученья и всяческих уловок диплома как документа, дающего определенные права. Исключения были, но много ли было их?
В бытность мою на матмехе перед самой сессией услышал я шутку: – Товарищи студенты! Сдадим посредственные знания на хорошо и отлично! – Конечно, это была только шутка, но и правды было в ней немало. Если верить некоторым произведениям художественной литературы, еще до революции среди российских студентов вместо выражения «выдержать экзамен» стало распространяться выражение «сдать экзамен». Теперь же никто не удивится, если услышит, что некий студент даже «госы» «свалил». Сначала это было дерзостью бойкого слова, но постепенно стало вытеснять коренное содержание серьезного слова «экзамен», разве это не так? А сплошная замена высокого слова «ученье» словом низкого стиля «учёба»? Так каким же будет учебный процесс при коммунизме, если он уже при социализме таков?
А много ли советских людей гордилось тем, что пополняют своим трудом эти необходимые фонды, и многие ли вообще отзывались на разговоры о них? На разговоры о зарплате отзывались практически все, на разговоры о фондах – нет. Не странно ли, что в советской «научной» фантастике о светлых будущих временах человечества все герои суть люди исключительных профессий – звездоплаватели там, прогрессоры… ну и всё, а простых-то строителей подъездных дорог к космопорту чего-то там не видать. В общем – в тумане был коммунизм, но тем не менее я не очень-то одобрял также тех, кто, искривив в гримасе отчаянья лицо, рвал на митингах в толпе свой партбилет (а он не рвался просто так, крепкая книжка была.) Крайности всегда нехороши, а если с этим связаны еще и такие сильные чувства, то лучше повременить – ведь и при капитализме компартия тоже нужна – как один из флангов общественных движений и мысли, исповедующий свой мечтательный идеал.
Буржуазная действительность меня разочаровала, но плакать я не стал. Конечно, огорчает, что древний вопль «хлеба и зрелищ!» превратился теперь в техногенное питание со множеством искусственных приправ, в телик, дурацкие видеоигры да интернет. А демократия как была ничем, так и осталась – в древности ведь и римские императоры только потому и действовали под демократическим лозунгом SPQR, что ни «сенат», ни «народ» толком не понимали современных их жизни проблем, как не понимают того и сейчас ныне действующие сенаторы да народы. Чтобы понимать их – нужно очень много учиться, а чтобы решиться на это – предварительно нужно эти проблемы понять – получается замкнутый круг. Так что перспективы у человечества неважнецкие, но упование есть добродетель, и, возможно, Всевышний вбросит в сей перерастающий самого себя человеческий мир какую-нибудь спасительную новизну. То, чего нет до сих пор у людей, как не было труда у обезьян.
На всё на это я смотрел всегда со стороны. Оставаясь внешне вполне общительным и даже способным порою и пошутить со случайными прохожими по поводу автомашины, загородившей проезд, я привычно ограничиваю с давних уж пор более серьезный контакт. За время исторических перемен я три раза проходил разные профессиональные курсы, прикидывал свои возможности в перемене профессии, но перенес тяжелое заболевание с хирургией и последующей постоянной диетой и оставил намерение вступить в законную конкурентную борьбу за масло на хлебном куске. Я продолжал работу на заводе, на том самом участке, который уже описал. Завод и участок худели, но госзаказы поддерживали его, а также теплилась жизнь и в других уголочках завода и НИИ. Изредка оттуда, как и ранее, коллеги обращались ко мне. Пришлось серьезно вернуться к прежней профессии наладчика контрольно-измерительной аппаратуры и автоматически действующих устройств, поддерживая работоспособность аппаратуры, безнадежно выработавшей свой производственный моторесурс, но и программировать тоже приходилось в слабеющем ручейке задач.
Ушел я на пенсию, когда стали подводить глаза. Программировать по старой памяти в системах старой своей разработки еще могу, но для аккуратной перепайки микросхем зрение уже не подойдет. На предприятии осталось немного энергичных людей, в том числе некоторые члены того парткома, которые всегда поддерживали меня. Директор – энергичный человек, когда-то он был рядовым конструктором в одном отделе со мной. Перед моим уходом на предприятии стали появляться молодые энергичные лица начинающих инженеров только-только с институтской скамьи. Жаль, у меня не было случая контактировать с ними, да и было не много их. Уходя, обнулил я все свои старые связи с заводом – так захотел мой барьер.
Ну что теперь? Пенсионер, в прошлом ударник коммунистического труда, победитель Всесоюзного соцсоревнования, теперь ветеран труда. Барьер барьером, футляр футляром, а за свою работу я никогда не краснел и всегда понимал, что мой труд не только в зарплату идет, но и в фондах общественного потребления есть лепта также моя. Теперь не встречаюсь ни с кем, нарочно не лезу в простые социальные сети. Разве что контакты на Яндекс-фотках да Прозе.ру еще остались в игре у меня. Думаю часто о прошлом, о старине. Это не слабость – это особая сила, это мой личный футляр.
Мы мирно спим в заброшенных могилах,
Нас не тревожит новой жизни гам,
И разбудить нас, право же, не в силах
Ни ваш «дурдом», ни наш былой «бедлам».