Стоило прижать ткань к ране, и ее защипало. Я вытерла кровь и только тогда обратила внимание, до чего же в доме тихо. Никакого тебе детского плача. Никаких голосов из телевизора или радио на заднем фоне. Мама радио
– Тебя как зовут? – спросила женщина и протянула мне пластырь.
Нет, наверное, она и впрямь не знает, кто я такая. Что ж, логично. Ведь очевидно, что папа плевать на нас с мамой хотел.
– Касси, – ответила я. Она улыбнулась. Я заметила маленькую щербинку меж ее передних зубов. Она откинула кудри, упавшие на глаза. И для меня это был сущий кошмар. Я была бы рада, окажись она грубиянкой. Или имей любой другой недостаток, за который ее легко можно было бы возненавидеть. А она показала себя такой… хорошей. Разве стал бы плохой человек раздавать пластыри незнакомцам.
– Ты, наверное, живешь где-то неподалеку? – спросила она.
Я покачала головой. Отступила на шаг назад. Чувство вины, точно змея, оплело мои легкие, мешая вдохнуть. Зачем я допустила это, зачем? Я пробормотала невнятное «до свидания» и выскочила из дома, а потом понеслась по подъездной дорожке, испуганно оглядывая улицу. Через несколько домов я отчетливо услышала, как меня кто-то позвал. Но оглядываться не стала. Отдышаться я смогла только дома. Я заперла все двери, спряталась от целого мира, сползла на пол и обняла колени. Зажмурилась и стала ждать, пока успокоится пульс.
Я думала, все будет иначе.
Не подозревала, что станет так тяжело.
И теперь окончательно запуталась.
Дом показался мне обыкновенным. В нем не было ничего особенного. Жена оказалась приятным человеком, но то же можно сказать и про мою маму. Теперь у папы появилась дочь. Но ведь она и раньше была! Так зачем же он променял одно на другое? А я-то надеялась, что этот визит закроет все мои вопросы, а не прибавит новых.
Я со стоном поднялась и побрела к себе в комнату. Не надо было этого делать. Зря я не пошла прямиком домой и не занялась делами.
Пускай папа жил всего в нескольких улицах от нас, казалось, что его дом – совсем другая планета. Лучше бы так оставалось и дальше. Не стоило мне допускать, чтобы наши миры столкнулись. А если мама узнает… Ранит ли это ее? Решит ли она, что я ее предала? Что жизни с ней мне мало? А мне и впрямь мало. Мало. Но пять лет в ожидании ответов – это долгий срок, особенно если вопросы задать не получается.
Сердце у меня защемило – совсем как в тот день, когда он ушел. Сперва его будто прожег бледный язычок пламени, а потом оно начало разгораться, пожирая все на своем пути. Так что я сделала единственное, что пришло в голову. Схватила книгу. Не глядя. Даже название читать не стала. Открыла последнюю главу – потому что сейчас мне нужен был только счастливый финал, и ничего кроме – и погрузилась в чтение. Я читала, читала, читала, пока реальность не померкла, уступив место вымыслу.
Бретт
В воскресенье утром мы с мамой стояли на крыльце и ждали. К дому подъехало такси. Из машины вышел отец. На его губах играла улыбка, а в руке он держал чемодан с вещами. Я сбежал по ступенькам, чтобы ему помочь. Он похлопал меня по спине, спросил, как прошел матч, извинился за то, что не смог вернуться вовремя. Мне вспомнился совет Бекки после игровых автоматов: помнить игры, на которые папа пришел. Я сказал, что ничего страшного, мол, мы все равно выиграли, и мы вместе направились к дому. Теперь уже улыбался и я – радуясь тому, что вся семья наконец в сборе.
В тот вечер мы ужинали втроем. Мама заказала еду из папиного любимого ресторана. Но за ужином она сама почти ничего не ела и молчала. Я несколько раз спрашивал, все ли хорошо, а она в ответ кивала и гладила меня по руке. Отца я тоже засыпал вопросами о поездке. Что он делал в Нью-Йорке? Побывал ли в Центральном Парке? Он ответил, что погулять не смог – слишком был занят работой. Прозвучало убедительно.
А когда он сказал, что на следующие выходные ему снова придется уехать, мама уронила бокал вина прямо на стол. Вино растеклось во все стороны, окрасив белую скатерть кроваво-красным. Мы все так и обмерли, а потом мама вскочила и побежала на кухню за бумажными полотенцами. Она плакала, руки ее дрожали, и она не переставая шептала извинения. Папа взял ее за руки и увел. Хлопнула дверь их спальни. Все это показалось мне странным. Мягко говоря.
Я взял салфетки и стал убирать со стола. Унес еду, втащил папины вещи наверх. Дверь в их комнату по-прежнему была закрыта. Но из-за нее слышно было, как они шепотом переговариваются. Папа извинялся за частые отъезды.
– Я делаю это ради нас, – сказал он. Мамин плач не стихал. Ей всегда было тяжело без него, а за последние несколько месяцев его отлучки участились. Раньше он время от времени уезжал по выходным, а сейчас отправлялся в командировку чуть ли не каждую неделю. Ее это изматывало. И меня тоже. Но он ведь всегда возвращался. Разве не это самое главное?
