– Ничего себе. Так изменилась. Вы еще дружите?

Я отчетливо помнила, как рассказывала маме об окончании нашего общения с Дженни. Но это произошло вскоре после открытия пекарни, и ей было не до меня, так что не удивительно, что она этого не помнит.

– Нет.

Мама кивнула, погладила меня по плечу и сказала:

– Флаеры она забрала. Я же тебе говорила: сработает!

И снова ушла на кухню. Сказать по правде, успех не был гарантирован. Возможно, у нас просто стащили бумагу, не более того. Но маму это не заботило. Я услышала, как взвыл блендер, и снова открыла учебник.

Два часа пролетели быстро. К счастью, больше ученики «Иствуда» к нам не наведывались, и как только пробило десять, я ушла. Домой я шла в наушниках, и по пути ноги снова завели меня туда, куда я вовсе не собиралась идти.

Я пошла по Главной улице и свернула налево на перекрестке. Было невыносимо жарко, и я закрутила пучок на затылке, чтобы волосы не липли к шее. Поворот направо – и вот я уже на папиной улице. Его дом ничуть не изменился. Разве что на лужайке появилась новая табличка с изображением большого розового аиста, который держит в клюве запеленатого младенца. Я сама не заметила, как подошла поближе и прочла поздравительный текст. Оказалось, что дочку зовут Пенелопа. У меня появилась сестра. Единокровная сестра. В памяти тут же пронеслись все те годы, когда я была единственным ребенком. Я запнулась и шлепнулась на асфальт, ободрав колено. Кровь потекла по коже.

Сестра.

Передо мной остановилась пара белых кроссовок. Я подняла глаза и увидела женщину, которая глядела на меня с тревогой. Она что-то говорила, но слов я не слышала. Я не могла отвезти взгляд от ее живота – заметно уменьшившегося в размерах за последние дни.

– Ты в порядке? – спросила папина новая жена (или девушка?) и протянула мне руку. Я заметила кольцо. Жена.

Я встала без ее помощи и отряхнула одежду.

– Да, – ответила я, но тут наши взгляды задержались на моем колене. Оно все было в крови и кусочках цемента.

– Я дам тебе пластырь и влажное полотенце! – Папина новая жена поспешила к дому, но у ступенек обернулась. – Иди за мной, – велела она и зашла внутрь, оставив дверь приоткрытой.

Я поднялась на крыльцо в ступоре. Должно быть, она поняла, кто я такая. Иначе зачем ей звать в дом незнакомого человека? А вдруг папа тоже дома? Хотя нет, подъездная дорожка пустует. К счастью, его машины тут нет.

Я пошла следом за женщиной, но у самого порога остановилась в нерешительности. Внутри закопошилось знакомое чувство вины. Я представила маму, представила, что бы она сказала, если бы узнала, что я вот-вот войду в папин дом. Казалось, я предаю ее. Всегда так казалось. Но кроме чувства вины я ощущала и безграничное любопытство. Мне хотелось хоть одним глазком взглянуть на его жизнь. Увидеть хоть что-то. Как знать, может, этого будет вполне достаточно. Может, тогда я перестану сюда приходить.

Я переступила порог.

Все стены были выкрашены в синий. Казалось, кто-то зачерпнул небесную лазурь и разметал ее по квартире. Почти вся мебель была заставлена фотографиями в рамках. На большинстве из них папа вместе с новой женой – они улыбались в камеру, а в их глазах искрилось солнце. Еще тут стояло несколько снимков дочери. У малышки были огромные карие глаза и маленькая ямочка на щеке. Казалось, я стою у алтаря папиной новой жизни. А где мои фотографии? Где память о семье, в которой он жил двенадцать лет? Почему мы с мамой вот уже пять лет собираем себя по кусочкам, а он так легко начал все с чистого листа?

Вернулась его жена с полотенцем в руках. Мне хотелось спросить, как ее зовут. Как они познакомились. Когда поженились. Общались ли до развода.

– Вот, – сказала она, – вытри кровь. – Меня посетила странная мысль – будто она таким образом хочет получить образцы моей ДНК, чтобы провести тест и узнать, кто я такая, но я все равно взяла полотенце, решив, что это полная чушь.