Я убрал снимок в коробку и достал другой. На нем мы были запечатлены уже с мамой. Десятый класс, я только-только попал в школьную команду. Это был первый матч, на который пришли мои родители. Мне особенно запомнилось, как папа кричал мое имя с трибун, заглушая даже вопли толпы. Фото было сделано после нашей победы. Раньше оно стояло на столе у папы в кабинете, но потом он заменил его снимком поновее, а этот убрали в коробку.

Мама положила голову на мое плечо. Я знал: она тоже вспоминает тот день. Казалось, что он из в какой-то другой жизни, в другом измерении, где все одновременно такое же и совсем иное. Тут я впервые почувствовал, что в глубине души скучаю по папе. Скучаю по его руке на своем плече.

– Мам, можно кое-что у тебя спросить? – Она перебирала содержимое коробки, распутывала шнурки на старых «шиповках». – Если бы ты не думала обо мне, то как бы поступила с папой?

– В каком смысле?

– Ты сказала, что хотела меня защитить. Да? Поэтому и скрывала, что у папы интрижка на стороне. Но представь, что тебе не надо было беспокоиться об этом. Как бы ты поступила тогда? Осталась бы с ним? Подала на развод? Как бы защитила саму себя?

Она вздохнула – глубоко и устало – и села у самого изголовья кровати. Похлопала по свободному месту рядом, и я лег возле нее, сжимая в пальцах то самое фото – напоминание о совсем других временах.

– Думаю… – начала она, устремив взгляд в потолок, – что на развод я бы не подала. Я осталась бы с ним.

– Почему?

– Потому что люблю его, – до чего легко ей дались эти слова. – Потому что верю, когда он говорит, что ему жаль.

– Но откуда ты знаешь, что он искренен? – спросил я.

– Я вижу, как он старается, Бретт. Он же и впрямь очень старается, даже к психологу обратился. Он хочет все исправить. Ты только оглядись. Наша жизнь, этот дом – он ведь всю жизнь трудится, чтобы у нас все было. Я влюбилась в твоего отца, когда мне было семнадцать, и за все эти годы он допустил лишь одну серьезную ошибку. Неужели из-за нее и впрямь надо все перечеркнуть? Всю жизнь, которую мы строили вместе?

Мама села прямее и положила руку на мое плечо. Я посмотрел ей в глаза и понял, до чего сильно она любит отца. Как хочет быть с ним. Всю эту неделю мне казалось, что она мучается из-за того, что правда всплыла. Но, может, я и ошибся. Может, ей тяжело, потому что папа ночует в отеле, а она разлучена с любимым человеком. Я принял это решение за нее под напором ярости. Я лишил ее права выбора, возомнив, будто оберегаю ее, хотя на самом деле думал в этот момент лишь о себе.

– Мам, – я взял ее за руки. – Для меня главное – твое счастье. И все. Если ты хочешь, чтобы наша семья воссоединилась, то… – я глубоко вздохнул и заставил себя завершить фразу: – … я не против. Буду ходить к психологу. Постараюсь помириться с отцом. Ради тебя. Но если ты сочтешь, что тебе нужны перемены, решишь развестись и покончить с прошлым, я и это приму. Я хочу, чтобы ты была счастлива. Тогда буду счастлив и я. Слышишь?

Я уже так привык к тому, что мама плачет, что когда из ее глаз снова брызнули слезы, даже не вздрогнул. И понял, что больше всего на свете хочу, чтобы она никогда не плакала. Если ради этого придется сидеть в кабинете доктора Ким, обсуждать мои чувства и впустить папу в дом – я готов.

Я обнял маму и крепко прижал ее к груди, жалея, что не могу мгновенно все исправить.

– Не такой уж он и плохой отец, Бретт, – сказала мама. – Иначе у него никогда бы не вырос такой великодушный и добрый сын.

Она последний раз взглянула на фото и вышла.

Я поднял руку, чтобы второй раз постучать в дверь, и тут она наконец отворилась. Бекка удивленно уставилась на меня.

– О нет… – прошептала она. Дверь приоткрылась чуть сильнее, и я наконец увидел ее в полный рост. Спутанные волосы, пижама с единорогами. Так себе наряд для посещения кинотеатра.

– Ты забыла! – догадался я.