Куда же она подевалась…

Я рылся у себя в шкафу в поисках черной джинсовой куртки, которую собирался надеть сегодня. В нашем кинотеатре пустили новый фильм ужасов, и я решил сводить на него Бекку, помня о ее одержимости всякими страшилками. Вот только до фильма остался какой-то час, а я все никак не мог отыскать куртку.

Я снял с полок коробки и побросал на пол. Повсюду теперь валялись вешалки, будто в моей комнате решили провести гаражную распродажу, но она вышла из-под контроля. Я стал разбирать вещи с самой верхней полки, хотя прекрасно знал, что среди них куртки быть не может, и наткнулся на синюю коробку. При виде нее у меня дыхание перехватило. Я взял ее в руки и опустился на кровать.

Медленно снял крышку.

В коробке было все. Первый футбольный мяч, когда-то купленный мне папой. Снимки с Полароида, на которых мы вместе позируем на одном из моих матчей. Мои старые «шиповки»^[4], футболки, награды. Коробка была полна воспоминаний, о которых я уже и сам позабыл.

В комнату вбежала мама.

– Бретт! Что такое… что стряслось?

Я не мог отвести глаз от коробки. Достал одну из фотографий. Мы с папой улыбались в камеру. У меня не хватало двух передних зубов, а волосы были до того длинные, что закрывали оба глаза. На этом снимке мне было лет девять-десять. Мне вспомнился запах газона, и я явственно ощутил руку отца, лежащую на моем плече. Какой он тут счастливый. И гордый. Мы оба.

Мама села рядом со мной на кровать и взяла меня за руку.

– Мне всегда нравилась эта фотография, – призналась она. – Твой папа до сих пор взахлеб о том дне рассказывает. Один из любимых его моментов.

– Моих тоже.

– Он так гордился тобой, Бретт. И до сих пор гордится.