— Куда хочешь, Петр. Можешь на мое место, — сказал Станимиров и показал на стул справа от меня.

Петр продолжал оглядывать стол.

— Директор скажет, — отозвался он наконец и пошел на кухню.

Мой сосед шепнул мне:

— Бывают люди, которые до смерти любят порядок.

Я посмотрела на него. Светлые усики. Старомодное лицо. Но в глазах виднелась готовность к усмешке. Мне нравятся люди с насмешливыми глазами. Если они не злые, с ними занятно. Я почувствовала, что с соседом мы поладим. Тогда он, помнится, добавил:

— Петра можно оправдать. Бухгалтер! Точность и осторожность.

Директор и Петр вернулись. Каждый из них нес по две тарелки с нарезанными помидорами — закуска к сливовице. На мой взгляд, лучше было бы начать с русской водки. Но за столом распоряжалась не я.

Бухгалтер поставил тарелки и сел, но не рядом со мной. Я решила, что директор зарезервировал это место для себя.

Директор окинул стол хозяйским взглядом. Один. стул оставался незанятым. Директор потер руки и сказал:

— Мы простим товарищу Манасиеву его опоздание. Ему дано особое задание, и я думаю, он вернется с минуты на минуту. Давайте пока приготовимся — наполним рюмки.

За моей спиной открылась дверь. Все обернулись. С террасы вошел четвертый постоялец с огромным букетом в руках. По заданию директора он нарвал чудесных горных цветов. Красных, оранжевых, желтых, белых... Все цветы были мне незнакомы. Я узнала только ромашки. Букет принес с собой благоухание горной полонины.

Цветы были преподнесены Станимирову. Он встал, чтобы принять букет. Манасиев свалил огромный сноп ему на руки, потом обнял его вместе с букетом, и они расцеловались.

— Теперь давайте все поздравим нашего юбиляра! — сказал директор торжественно и повелительно. И, чтобы подать пример, раскинул руки, порывисто обнял Станимирова, поцеловал его, потом зарылся лицом в цветы, глубоко вздохнул и с блаженным видом отвалился. Повернувшись с улыбкой ко всей компании, он оглядел нас и жестом пригласил бухгалтера сделать то же самое. На смуглом лице бухгалтера отразилось колебание, быть может, досада, но он встал и с натянутой улыбкой обнял Станимирова. Директор стоял в сторонке, напряженный и настороженный, точно режиссер, который с волнением следит за исполнением отлично задуманной им сцены.

Подошла очередь усатого.

— Сейчас я тебя уколю, — сказал он, обнимая Станимирова.

— Ого, — отозвался после поцелуя юбиляр, — оказывается, очень приятно, когда тебя целует усатый.

Под конец все повернулись ко мне. Откровенно говоря, мне было ужасно не по себе. Я могу запросто поцеловать кого угодно, кто жаждет поцелуя в честь своего сорокалетия. Но тут шла игра, вдохновляемая директором, и непонятно было, кто чего на самом деле хочет, да это было и неважно. Просто каждый должен был сыграть свою роль. Сказать, что я не хочу, у меня не хватало духу. Я посмотрела на Станимирова. Он пожал плечами.

— Смелей, смелей, поцелуйте его как дочь, — с тихим восторгом сказал директор. — Будет очень красиво.

Я встала и поцеловала архитектора в щеку. А он сделал нечто, судя по всему, не предусмотренное программой директора. Он протянул весь огромный букет мне. Я обхватила его. Директор зааплодировал и стал вопить: «Браво!»