Хотя Мери на каждом углу и замирала в восхищении перед красотой этого города, покоящегося среди лагуны подобно цветку водяной лилии, ей вскоре прискучило блуждать по незнакомым улицам, постоянно оставаясь настороже, опасаясь всех и каждого, никому не доверяя и не переставая сжимать рукоять шпаги.

Не раз ей казалось, будто кто-то ее выслеживает, наблюдает за ней. Ее дворянское платье истрепалось и запачкалось. Никто ее не задевал, но она не сомневалась в том, что оружие и таящий угрозу взгляд куда вернее отваживали желающих к ней приставать, чем наряд. Слишком хорошо она знала, что, как бы ты ни был беден и удручен, всегда найдется кто-нибудь еще более обнищавший и отчаявшийся.

Четыре дня подряд она бродила так по Светлейшей республике, замирая у дворцов: достаточно было взглянуть на одни только фасады, чтобы начать предаваться грезам о том, какие сокровища за ними скрыты и сколь роскошны сады во внутренних двориках. Ей нравилась мысль о том, что по городу можно плавать, и, несмотря на незнание языка, она чувствовала, что это место, промежуточное между морем и землей, внятно говорит с ее душой, трогает ее сердце. И все же она очень устала. Куда бы она ни забиралась, устраиваясь на ночлег, везде приходилось быть настороже. Никогда ей не доводилось жить в такой непрестанной тревоге. Однако выбора у нее не было. До того как Мери в первый же свой вечер здесь напилась и рухнула где пришлось, в ее намерения входило снять где-нибудь комнату. Теперь, когда она лишилась вместе с кошельком части своих сбережений, об этом и думать было нечего. Несколько раз она пыталась это сделать, но итальянцы, проявляя куда больше хитрости и дальновидности, чем лондонские жители, требовали плату вперед, а у Мери недоставало средств утолить их алчность. Согласись она на их требования, и месяца бы не прошло, как от ее денежных запасов ничего бы не осталось. Ей удалось отыскать банкира, понимавшего по-французски, но тот, выслушав ее сетования, тем не менее отказался ссудить ей денег немедленно. А если она станет ждать, пока он напишет в Бреду, получит в ответ подтверждение и сможет выплатить ей остаток суммы, причитающейся за продажу трактира, то, скорее всего, умрет от холода и голода, так ничего и не дождавшись.

Стало быть, следовало найти другой выход. И побыстрее. Иначе все ее усилия окажутся напрасными. Эта необходимость не только не привела ее в уныние, но, напротив, подстегнула.

Через неделю она в конце концов набрела на маленький домик, чьи неизменно запертые ставни позволяли предположить, что он, если и не покинут окончательно, то, по крайней мере, сейчас пустует. Фасад потихоньку осыпался, кое-где ставни слетели с петель. К двери дома вел маленький, укромный канал.

Воспользовавшись карнавальным беспорядком и тем, что ночь выдалась грозовая, Мери, дрожа под ледяным ветром, от которого бежала рябь по воде лагуны, отвязала гондолу и спрыгнула в нее, а потом, подражая гондольерам, не раз проделывавшим это у нее на глазах, неуклюже отталкиваясь от вязкого илистого дна, кое-как добралась до вожделенного приюта. Остановив лодку напротив подвального окна, она подогнала ее вплотную к фасаду и попыталась расшатать прутья решетки, преграждавшей ей путь, с помощью своего кинжала. Окно было на уровне ее лица. Как Мери и рассчитывала, камень, подточенный соленой водой, недолго сопротивлялся натиску стального лезвия. Два часа спустя непрочная защита пала, и Мери, отпустив гондолу плыть по течению, проникла в дом. Высекла огонь, огляделась и стала пробираться к двери среди бочонков, разломанных ящиков и россыпи дров.

Дверь легко поддалась, и Мери, поднявшись по короткой лестнице, оказалась в коридоре. Сделав несколько шагов, она инстинктивно схватилась за рукоять пистолета и выдернула его из-за пояса. Сердце у нее отчаянно колотилось. Ей было хорошо знакомо такое потрескивание, и она прекрасно понимала, откуда взялись отсветы языков пламени, плясавшие на стене напротив распахнутой двери комнаты, расположенной чуть дальше по коридору с левой стороны, примерно в десяти шагах от того места, где остановилась Мери.

Кто-то ворошил дрова в камине.

Ноздри щекотал запах жареного мяса. Кем бы ни оказался тот человек, что ее опередил, — ему придется разделить с ней трапезу или умереть. Мери встала на пороге и замерла, держа палец на спусковом крючке.

— Добро пожаловать в мой дом, я ждал тебя, — любезно приветствовал ее по-английски находившийся в комнате человек.

Удобно расположившись у горящего камина в кресле, обитом узорчатой тканью, он с улыбкой смотрел на гостью. Мери была совершенно уверена в том, что встречалась с ним прежде.

— Мы знакомы, — вспомнила она наконец. — Это ведь ты был в трактире в день моего приезда!

— Меня зовут Клемент Корк, — представился незнакомец. — Думаю, ты хочешь есть?

Мери кивнула и, сунув пистолет за пояс, направилась к хозяину дома. Инстинкт подсказывал ей, что здесь она в безопасности.

— Мери Оливер Рид всегда хочет есть.

Клемент улыбнулся и распрямил длинные ноги, намереваясь встать. У Мери округлились глаза: она только что разглядела, что стол, освещенный горевшими в канделябре свечами, накрыт на двоих.

— Ты правда ждал меня?

— Я знаю этот город как свои пять пальцев, — заверил ее Клемент, — а твое поведение меня заинтриговало. И вот это тоже, — прибавил он, вытащив из кармана хорошо знакомый Мери кожаный кошелек.

Тот самый, который у нее украли в первую ночь.

— И это тоже был ты? Кто ж ты такой, Клемент Корк, если сначала грабишь человека, а потом приглашаешь его поужинать?