Клемент Корк сдержал слово. Он заметно изменился с тех пор, как начал трудиться в союзе с маркизом де Балетти. Не то чтобы встал на истинный путь — нет, он по-прежнему оставался пиратом, чем был вполне доволен, и, преследуя жертву, действовал так же, как и раньше. Балетти помогал ему в этом, радуясь, что может изводить тех, кто извлекал выгоду из рабства и темных сделок. Правда, большой мастер таких делишек и некогда излюбленная мишень пирата — посол Франции Эннекен де Шармон с некоторых пор взял Корка под свое покровительство в обмен на свое же спокойствие. Так что Клемент старался его не сердить, и Балетти это понимал. В Венеции не было недостатка в бесчестных патрициях, которых можно обирать для восстановления равновесия. Одновременно с этим маркиз поручил Корку следить за тем, чтобы венецианские бедняки зимой не замерзали насмерть. Корк выполнял это поручение, не переставая заниматься своим любимым ремеслом и наслаждаться свободой. Вот так он и приметил Мери Рид.

Не только кошелек, подпрыгивающий у нее на поясе, разглядел Корк: его весьма заинтересовали выпуклости на уровне груди. Не зря говорили, что у Клемента Корка взгляд острый и проницательный. Во время тарантеллы он имел случай убедиться в том, что под рубашкой у Мери скрываются не только грудные мышцы. Она могла намотать на себя тряпки в десять слоев — и все равно Корк был мужчиной в достаточной степени, для того чтобы распознать в ней женщину. Инстинкт никогда его не подводил.

Он не стал об этом заговаривать, твердо решив ее не торопить. Несомненно, у нее были причины вводить окружающих в заблуждение насчет своей истинной природы. Однако это обстоятельство так сильно занимало его, что он готов был прислуживать ей ради того, чтобы проникнуть в ее тайну.

Пять месяцев спустя Мери говорила по-итальянски не хуже местных жителей, хохотала так же громко, как они, и наслаждалась тем, что открывала для себя Венецию с новой точки зрения. Корк объяснил ей, в чем состоит роль дожа, патрициев, Большого Совета, рассказал об исторических событиях, связанных с различными памятниками, начиная от базилики Святого Марка и заканчивая мостом Вздохов.

Клемент Корк оказался приятным, скромным и ненавязчивым в общении. Он почти никогда не говорил о своем прошлом, и Мери не расспрашивала его, чтобы в ответ не пришлось вспоминать о собственном. Клемент ее удивлял — он представлялся ей весельчаком, краснобаем и вралем, актером и музыкантом, вором, попрошайкой и вельможей одновременно. Он беззлобно насмехался над всем на свете и, намереваясь обобрать даму, предпочитал соблазнить ее, а не запугивать. Иногда он пропадал на целые дни, предоставляя Мери самостоятельно применять только что обретенные познания и наслаждаться полученной вместе с ними свободой.

Их дружеские посиделки по вечерам проливали ей бальзам на душу. Однако ничего большего, чем признательность и дружеские чувства, она к Клементу Корку не испытывала. И, не желая ничего менять, не считала нужным разоблачать свой обман.

Теперь она чувствовала себя готовой совершить то, зачем прибыла в Венецию. До сих пор она воздерживалась от упоминания имени Балетти, остерегаясь всего и не доверяя никому, в том числе и Клементу Корку. За его альтруизмом, несомненно, что-то крылось, и Мери, хотя и пользовалась его добротой и заботой, тем не менее оставалась начеку, чтобы не попасться на обман. У нее не было ни малейшего желания проникать в его тайну и ни малейшего желания отвлекаться от собственной цели. Ей не терпелось со всем этим покончить и поскорее увидеть сына. Толком не зная, где искать Форбена в Средиземном море, она аккуратно писала ему на адрес тулонского военного порта: так, по крайней мере, она была уверена в том, что, если ее письма не затеряются, их рано или поздно все же передадут корсару. Никак нельзя было допустить, чтобы Никлаус-младший встревожился или почувствовал себя брошенным. Мери дала Форбену адрес дома в Венеции, в котором она обосновалась, надеясь, что капитан в конце концов ей ответит.

«Оставайся здесь, — сказал ей Корк в самом начале. — Меня предупредят заранее, если владелец соберется вернуться. Я-то сам ночую у своих красоток: не одна, так другая всегда меня приютит и обласкает».

Мери обходилась одной-единственной комнатой — той, которую можно было натопить. К величайшему удивлению, она ни разу не заметила недостатка в дровах для камина. Но, когда спросила у Корка, откуда эти дрова берутся, тот, приложив палец к губам, прошептал: «У каждого свои тайны», и Мери смирилась с этим загадочным ответом. Что ж, она будет считать, что провидение наконец-то озарило ее судьбу.

А потом ей привиделся кошмар, и она вскочила среди ночи с постели, обливаясь холодным потом. Неизвестный скалил зубы над посиневшим лицом Энн. У мужчины были черты Клемента Корка, и Эмма де Мортфонтен называла его маркизом.

Сердце у Мери отчаянно забилось. А что, если Балетти и Клемент Корк — один и тот же человек? Тогда для странного поведения Корка найдется совсем другое объяснение.