«Самые близкие отношения» Ньютона означают, скорее всего, что он взял африканскую «жену», и, может быть, даже не одну. Но ситуация изменилась. Белый человек, который стал черным, снова повернул назад.
После того как он попал на работу к третьему работорговцу, однажды в феврале 1747 г. он столкнулся с капитаном судна «Борзая», который сошел на берег и задавал всем потрясающий вопрос: не слышал ли кто-то здесь о человеке по имени Джон Ньютон? Оказалось, что капитан был очередным другом вездесущего отца Ньютона. Возможно, что из страха перед находящимся вдали суровым отцом Ньютон не захотел бы вернуться в Ливерпуль, но капитан был непреклонен. Он придумал хитрость, объявив, что Ньютон только что унаследовал большую сумму денег и должен вернуться в Англию, чтобы их получить. От такого Ньютону не хотелось отказываться, но, оказавшись на борту судна, он вновь начал все высмеивать и наслаждаться бравадой — он изобрел новую присягу, высмеивал «библейскую историю» и скандировал «непристойные и нечестивые слова». Капитан начал называть его Ионой, который стал источником всех проблем в рейсе.
На обратном пути Ньютон «был разбужен морским гулом и штормом, из-за которого корабль дал течь». Мокрый и испуганный, он услышал крик о том, что судно тонет. Когда Ньютон выбрался на главную палубу, один из его товарищей оказался за бортом. Во время шторма один борт оказался пробит, и вода начала заливать корабль. Волны сорвали бочки и смыли домашний скот с палубы. Ньютон и несколько других членов команды взялись за насос, в то время как другие метались с ковшами и ведрами и, выжимая одежду, затыкали ею протекающие швы корабля. К счастью, судно несло только легкий груз — воск и древесину, и оба были легче воды. Ньютон неистово качал насос и пытался вдохновлять своих помощников, но вместе с водой прибавлялось и уныние. В какой-то момент Ньютон даже уговаривал капитана продолжать, тогда «Господь пощадит нас». Он сам удивился своим словам и возвратился к насосу, где матросы обвязали себя веревками, чтобы удержаться и не быть смытыми в море. После девяти часов выматывающей работы Ньютон «рухнул в кровать» в сомнении и безразличии — нужно ли ему подниматься снова. «Он медленно начинал молиться; момент его религиозного перерождения был близок. Ветер и волны, наконец, стихли, и Ньютон посчитал свое выживание знаком, “вмешательством чудесной Божественной власти”». Команде удалось добраться до берега Ирландии и, в конечном счете, вернуться в Ливерпуль, куда Ньютон прибыл без денег, без друзей, без всякой перспективы работы, но с новой верой и желанием никогда не возвращаться в Африку [208].
Его решение не прошло испытание на прочность. Торговец Джозеф Менести, еще один друг его отца, предложил Ньютону принять командование работорговым судном. Никогда не плававший на таких кораблях Ньютон отказался принять прибыльное предложение, полагая, что ему не хватит на это ни знаний, ни опыта. Но он согласился отправиться в плавание на корабле «Браунлоу» в качестве помощника капитана Ричарда Джексона. Ньютон вел дневник, но, в отличие от других его записей, он не сохранился. Тем не менее это свидетельствует о том, что у него было для этого свободное время. Главная забота помощника капитана на африканском побережье состояла в том, чтобы «переплывать с места на место и покупать рабов». Во время сезона дождей он провел пять или шесть дней в лодке, «как говорится, вымокнув до нитки, то засыпая и просыпаясь». Он видел на берегу нескольких отравившихся матросов, «и я сам захоронил шесть или семь человек, умерших от лихорадки». «Однажды волна смыла его за борт, и волна выбросила его полумертвым на берег, так как он не умел плавать». Остальные утонули. Затем на судне среди невольников вспыхнул бунт, в результате которого многие умерли прежде, чем судно добралось до Чарльстона в Южной Каролине. Шестьдесят два человека из 218 погибли, что составляет уровень смертности в 28,4%. Ньютон, однако, не испугался и, вернувшись в Ливерпуль 1 декабря 1749 г., начал готовиться принять команду корабля «Герцог Аргайл», на котором он совершит свой первый рейс в качестве капитана. Ему было только двадцать четыре года, но море было у него в крови и у него был опыт плавания с грузом рабов [209].
Первый рейс, 1750-1751 гг.
Договорившись с мистером Менести и приступив к сборам, Ньютон начал нанимать команду. В его записях есть только список имен. Однако он составил что-то вроде коллективного портрета. Он написал, что несколько человек, как и он сам, «оказались там еще с юности, но добавил, что многие достойные люди презирают такое воспитание для своих детей». Большинство матросов были людьми в возрасте, которые обратились к работорговле, чтобы улучшить свое положение. Они были, скорее, как писал Ньютон, «шлаком и отбросами нации», нищими и обездоленными. Многие из них были тюремными пташками или беглецами — от армии, флота, от ремесленной работы или родителей. От других отвернулась удача, «кто-то был испорчен своими пороками», не в последнюю очередь алкоголизмом. Некоторые раньше были земледельцами, никогда не видели моря и не имели никакого опыта в мореходстве. Почти никто из них не имел «хороших принципов». Если вдруг среди команды на корабле оказывался кто-то достойный, как отметил с сожалением Ньютон, его изгоняли другие, менее добродетельные, члены экипажа, которых были вынуждены нанимать на работорговые суда. Управление такими грубыми людьми отнимало у капитана много времени и сил [210].
Ньютон нанял 29 мужчин и мальчиков, чтобы они выполняли определенные роли на борту «Герцога Аргайла»: врач, три помощника, боцман, плотник, стрелок, портной, повар; четырнадцать матросов, в числе которых было одиннадцать опытных мореходов и трое новичков, а также трое мальчиков или юнг. Ньютон также нанял скрипача, без сомнения для развлечения, но также и для того, чтобы устраивать для рабов то, что называли «танцами».
В полдень 2 августа 1750 г. Ньютон отдал приказ отдать якоря, после чего «Герцог Аргайл» начал плавание из Ливерпуля к побережью Африки и оттуда в Антигуа в Вест-Индии. Судно было шнявой, т. е. двухмачтовым судном скромного размера в сто тонн водоизмещения, с десятью орудиями и значительной командой в 30 человек. Корабль был старым, он был построен в 1729 г.; и это был его второй работорговый рейс. Торговец Менести настаивал, чтобы Ньютон купил и привез большой груз на небольшом судне — 250 рабов, или 2,5 человека на тонну водоизмещения. Зная это, Ньютон немедленно подсчитал количество команды: с тридцатью моряками он имел бы соотношение команды и невольников почти один к восьми, что он счел благоприятным, так как это было лучше, чем обычные один к десяти [211].
В течение всего плавания, которое длилось десять недель, «Герцог Аргайл» был переоснащен в настоящий работорговый корабль, так как плотник, стрелок и боцман знали, как это делается. Ньютон отметил 25 сентября: «Плотник начал делать решетки для женских помещений». Он также разметил несколько других помещений и начал строить переборки, чтобы сделать отдельные помещения для мужчин и мальчиков. Он построил туалет для женщин около якорных цепей, затем сделал настил на нижней палубе, расширив на шесть футов с каждой стороны внутреннюю часть судна. Между палубами на судне Ньютона оставалось около пяти футов, так что высота для невольников над и под настилом составляла примерно два фута четыре дюйма. Девятнадцатого ноября Ньютон отметил, вероятно с некоторым облегчением (потому что рабы уже начали прибывать на борт), что «плотник закончил баррикаду».
Тем временем оружейник проверял огневую мощь судна, набивал патроны, чистил орудия и заряжал их, проверяя каждое, чтобы убедиться, что они должным образом подготовлены. Нескольких матросов Ньютон осудил: «Будучи абсолютно ни на что не годным, они — худшее, что я когда-либо видел в моей жизни», — жаловался капитан. Боцман сооружал сеть, чтобы предотвратить побеги или самоубийства невольников. Седьмого декабря к работе присоединились плотник и оружейник: «В этот день четыре короткоствольных ружья были закреплены на баррикаде, которую мы соорудили на главной палубе, туда же были добавлены два орудия. Я надеюсь, этого будет достаточно, чтобы отбить у рабов любые мысли о восстании». Это оружие было поднято на палубу, чтобы стрелять в любого, «кто посмеет поднять бунт» [212].
Ньютон столкнулся с первой большой проблемой с дисциплиной команды 24 октября, когда он возвратился на судно после встречи с капитаном Эллисом на борту «Галифакса» и обнаружил, что боцман в его отсутствие «вел себя очень агрессивно, оскорбляя других членов команды, которая уже была близка к тому, чтобы создать помехи для плавания». Ньютон велел быстро заковать этого человека «в кандалы, так как он опасался волнений, после того как невольники окажутся на борту».
Ньютон, таким образом, впервые выразил свое беспокойство о возможном сопротивлении. Трех дней для боцмана оказалось достаточно. «После того как он подчинился и обещал исправиться», Ньютон позволил ему выйти из заключения. Это было всего лишь первое из действий, которые будут предприняты для дальнейшего устрашения мятежников.
Спустя неделю Ньютон обнаружил, к своему беспокойству, что полная лодка его моряков не вернулась на «Герцога Аргайла» с Банановых островов. Вместо этого они поднялись на борт французской шхуны и напились там. Потом они сошли на берег, подрались и не могли вернуться из-за сильного отлива, потому что они были слишком пьяны, чтобы грести должным образом. Ньютон был вынужден послать за ними трезвых моряков. Капитан был вынужден «дать двоим из моих людей хороший урок и заковать одного (Уильяма Лиса) в кандалы, как за его поведение в лодке, так и за его крайне неприятное поведение вечером предыдущего дня, когда он отказался встать на вахту и угрожал боцману». Лис начал дерзить и поклялся, что он не будет прислуживать Ньютону. Он говорил, что предпочитает остаться в кандалах всю дорогу до Антигуа. После того как его три дня продержали связанным на палубе, он передумал и стал просить капитана выпустить его, обещая следить за своим поведением. Ньютон принял его просьбу, но драматичная история с этим непокорным моряком была далека от окончания.
Поскольку «Герцог Аргайл» готовился отплыть от Банановых островов, Лис решил покинуть корабль, скрывшись на берегу. Ньютон в конце концов нашел его, пьяного и снова агрессивного, и был вынужден заплатить местным аборигенам галлон бренди, чтобы заковать его в кандалы и переправить на борт. Когда несколько дней спустя на корабль прибыла группа африканских работорговцев, Лис увидел среди них того, кто помогал его связать, когда он буянил на берегу. Он схватил молоток плотника и обрушил его со всей злобой на голову этого человека, но слегка промахнулся, и вместо этого удар попал тому в грудь. Ньютон был вынужден подарить этому человеку плетеную шляпу в качестве извинения. Он схватил Лиса и приковал его снова к палубе, с ним вместе были привязаны и его дружки — два Тома с не соответствующими им прозвищами: Верный Том и Правдивый Том. Ньютон потом передал эту троицу и еще одного мятежного моряка, Оуэна Кеванаха, на борт Корабля Его Величества «Неожиданность», получив взамен четырех моряков.
Вскоре началась покупка рабов. Поскольку на Наветренном берегу не было никаких крепостей, где можно было бы содержать большое количество невольников до прибытия работорговых судов, Ньютон использовал свой корабль как факторию, пуская черных торговцев на борт, так как он посылал лодку и шлюпку, чтобы забрать «груз» с берега. Он скоро понял, что эта работа не из легких. Двадцать третьего октября он встретился с капитаном корабля «Корнуолл» Дунканом, который находился на побережье уже в течение шести месяцев, и смог закупить только пятьдесят рабов.
Спешка и суматоха торговли сопровождали беспрерывное движение лодок и каноэ с берега на корабль и обратно. Береговые торговцы зажигали по ночам высокие костры, как сигнал о том, что они хотят попасть на борт. Ньютон принял на корабле высокопоставленных африканцев — короля Чарра и принца Уильяма Анса Сессарака, который возвращался на Золотой берег после посещения Англии, и провел с ним весь вечер. Все прошло «очень приятно к моему большому удовольствию», отметил Ньютон, так как Анса «был человеком твердых устоев и вежливости, такое поведение я редко встречал даже среди людей нашего цвета лица...».
Большинство посетителей судна были африканские торговцы с переиначенными на английский лад именами, типа Сэмюэла Скорняка, Желтого Билла «или самого важного из всех — торговца-мулата Генри Такера». Последнего чествовали всю ночь на борту, он имел обыкновение брать много «железных слитков» (основную торговую валюту) в кредит, «обещая доставить рабов позже». Однажды, как посетовал Ньютон, он был вынужден отдать Такеру большую часть торгового груза, но «я не могу назвать это одолжением ему денег, потому что я, скорее, обязан был дать их ему». Главным преимуществом в общении с Такером, по сравнению со всеми остальными, отмечал Ньютон, была его честность. Как написал капитан: «Я полагаю, что кроме него они были все злодеями». Ньютон чувствовал острую зависимость от этих местных торговцев, он был вынужден угождать им и из-за этого злился. Он написал 27 марта: «Наша медленная торговля и давление погоды заставляют меня угождать тем, на чье поведение я имею право обижаться и кого презираю». Он также понял, что чем дольше он останется на побережье, тем выше будет смертность на корабле. Он выяснил, что «заниматься здесь коммерцией (если я буду это делать) значит угождать и создавать удобство людям, которые редко спешат». И в конце Ньютон восклицает: «Терпение!»
Сама торговля была крайне напряженной; так что Ньютон называл ее «воинственным миром»: «Мы торгуем с оружием в руках, а они вооружены длинными ножами». Предыдущие грабежи сделали африканских торговцев осторожными, месть стала обычным делом, как и мошенничество с обеих сторон. Ньютон, возможно, был удивлен, когда обвинил черного торговца в злоупотреблениях и получил возмущенный ответ: «Что! Я что, по-вашему, белый?» [213]
Ньютон приступил к закупке живого товара сначала выборочно, как его инструктировал мистер Менести. Ему показали семь человек, но он взял только троих. Ему предлагали женщину-невольницу, «от которой я отказался из-за того, что у нее была слишком отвисшая грудь». Вскоре он отказался от двоих женщин и еще четырех невольников, которых посчитал слишком старыми. Но вскоре он осознал истину капитана Дункана. Торговля шла медленно, цены были высоки. Никакие работорговые суда не могли встать на якорь с юга Сьерра-Леоне до Мана, так как «вся страна была охвачена пламенем войны». Война могла стать источником рабов, но в настоящее время их пока не было. Ньютон был вынужден брать то, что он считал «товаром более низкого качества». Седьмого января 1751 г. он купил женщину, «у которой был очень плохой рот». Он начал, предчувствуя худшее, покупать больше детей. Он мало писал в своем дневнике о том, как люди попадали в неволю, позже, в других работах, он отметил, что некоторые были военнопленными, другие — преступниками, кто-то был рабом в Африке и был продан, остальных просто похитили. Он был убежден, что большинство из этих людей были доставлены на побережье из глубины континента. Вероятно, на их телах были видны следы тяжелого путешествия.
В начале марта возможность представилась сама. Ньютону предложили купить удивительно много рабов. Он немедленно — и справедливо — начал подозревать, что это были люди, которые недавно были проданы на французский корабль, а затем подняли мятеж и, перебив всю команду и капитана, сбежали. На берегу их снова поймали местные работорговцы и теперь продают снова. Взял ли бы он крепких мятежников на борт собственного судна? Стал бы он наживаться на неудаче другого капитана? Да. Ньютон купил две больших партии, включая «главаря мятежа». Ему «жаль, что он пользуется чужой бедой и что они уже были прежде проданы французам». Все же он был «обязан это скрыть в настоящее время и сказать об этом позже», иначе «это повредит моим собственным делам и не принесет никакой пользы пострадавшим». Он решил брать столько рабов, сколько сможет получить. Ньютон позже немного успокоил свою совесть, когда узнал от Генри Такера, что французский капитан остался жив и сам Такер выкупил его у местных каперов. Однако шесть членов команды были убиты и троих выбросили за борт. У Ньютона на борту оказались люди с опытом успешного мятежа.