Какой должна быть английская смола

Стенфилд стал матросом, как оказалось, в качестве акта протеста. Он родился в Ирландии в Дублине в 1749 или 1750 г. и в конце 1760-х гг. был отправлен учиться на священника во Францию. Внезапно он понял, что хочет посвятить жизнь светским занятиям. Как он написал об этом: «Наука открыла мне глаза» [182]. Он искал радости и красоты в природе и философии. Он был человеком чувства, романтиком своего времени. Молодой, энергичный, свободный и легкий на подъем, он отправился в море, выбрав занятие, которое было полной противоположностью религии. В среде моряков непочтительность, свободомыслие, разнузданность чувств и действий намного превосходили благочестие, приверженность доктринам, безбрачие и спокойные размышления. Он плавал в разные части света, и морской опыт навсегда останется определяющей чертой личности Стенфилда. В 1795 г. другой автор отметил, что Стенфилд «был настоящим матросом, таким, какой должна быть английская смола — что означало храброго, сильного и умного человека». В конце жизни Стенфилд носил матросскую рубаху под жилетом, как его изобразил на картине его более известный сын — художник Кларксон Стенфилд (названный в честь аболициониста Томаса Кларксона) [183].

Карьера Стенфилда как актера, судя по всему, началась в Манчестере в 1777 г., вскоре после того, как он оставил море. Как многие актеры его времени, Стенфилд большую часть жизни провел в нищете, и его доход был скромен и непостоянен. Кроме того, у него было десять детей от двух жен, о которых надо было заботиться, что добавляло его жизни «хронические финансовые затруднения». Тем не менее Стенфилд был человеком веселого нрава. Он был известен своей образованностью, независимым умом и запоминающейся внешностью (некоторые, однако, считали его непривлекательным). Шотландский живописец Дэвид Робертс, который подружился с ним позже, называл его «восторженным и добросердечным ирландцем». Сочетая ирландскую и морскую закваску, он был «интересным рассказчиком и исполнителем песен, некоторые из которых он написал сам» [184].

К тому времени, когда он попал на работорговый рейс, Стенфилд был уже опытным матросом, многое повидавшим. В течение нескольких лет он жил «морской жизнью» и плавал «почти по всей Европе, Вест-Индии и Северной Америке». Во время путешествий он общался со многими матросами и мог сравнить свой и чужой опыт жизни на борту работоргового корабля. Он заключил, что поведение офицеров и работорговцев на большинстве судов было примерно одинаковым. С кем-то из моряков обращались лучше, с кем-то хуже: «Я никогда не слышал ни об одном гвинейском судне, на котором обращение с ними сильно различалось» [185].

Стенфилд был простым матросом, но не типичным. По сравнению с другими моряками он был хорошо образован (он знал латынь) и был вполне обеспечен (когда он жил Ливерпуле, то мог позволить себе квартировать в трактире). Но он не был офицером и не ел за столом капитана. К концу атлантического перехода из-за высокой смертности среди членов команды он выполнял обязанности помощника врача, но впоследствии он так и остался матросом. Его уважали и ему доверяли его просмоленные собратья, которые даже просили, чтобы он «следил за их небольшими счетами» — заработками и расходами во время рейса, и защищал их от придирок капитана. В списке судовой команды его имя названо среди других, без специального выделения или пометок [186].

Стенфилд отплыл из Ливерпуля в Бенин 7 сентября 1774 г., нанявшись к капитану Дэвиду Уилсону на борт старого, прохудившегося судна, названного «Орел», которое нужно было «оставить на побережье как плавучую факторию», где шла торговля рабами [187].

Почти сразу после того, как судно ушло в плавание — в ноябре 1774 г., матросы «Орла» начали болеть и умирать. Стенфилд остался в живых, так как был отправлен вглубь «страны Гато, за много миль от моря, в сердце Африки», где прожил в работорговой крепости восемь месяцев, до конца июня 1775 г. [188].

Потом туда прибыло «свежее судно» — «Стойкий». Его капитан Джон Вебстер прибыл, чтобы вести дела от имени торговца Сэмюэла Сендиса, которому принадлежали оба судна. Уилсон принял командование над «Стойким», нанял пятнадцать человек новой команды, включая Стенфилда, забрал на борт груз пленников и поднял паруса, чтобы плыть на Ямайку. Во время Среднего пути умерло больше половины (восемь человек) из команды. В декабре капитан Уилсон продал 190 рабов на Ямайке перед возвращением в Ливерпуль, куда он прибыл 12 апреля 1776 г. Стенфилд, вероятно, помогал разгрузить судно, поскольку его последним оплаченным днем было 15 апреля 1776 г. Вместе с капитаном Уилсоном, плотником Генри Фушем и матросом Робертом Вудвардом он оказался одним из четырех членов команды «Орла», кто вернулся в порт, из которого они отплыли [189].

Создание цепи

Для Стенфилда драма гвинейского путешествия началась не на побережье Африки, и даже не на работорговом судне, а скорее в джентльменской сделке, заключенной в кофейне. Короче говоря, она началась с работорговцев и их денег — с объединения капитала в целях выкупить судно с грузом и нанять капитана и команду. Стенфилд считал это созданием первого звена цепи, которая растянется от Ливерпуля к Западной Африке и потом к Вест-Индии, метафора, которая изложена в его сочинении:

Он приписал жестокую и скрытую силу «ненасытной алчности», за которой следуют прихоть, несдержанность, глупость и гордость. Он с самого начала настаивал на причинно-следственной связи между жадностью меньшинства в портовом городе и многочисленными страданиями большинства по всей Атлантике [190].

Стенфилд наблюдал, как торговый капитал приводил рабочую силу в движение, как на всей Ливерпульской набережной ковали новые звенья цепи:

Как только судно было отремонтировано, укомплектовано и нагружено, торговцы, капитан и офицеры собирали группу «сыновей Нептуна», чтобы отплыть под парусами в Африку. «Ничего нет труднее, — писал Стенфилд, — чем найти достаточное число рук для гвинейского рейса».

Джеймс Стенфилд хорошо знал матросов. Он жил и работал с ними много лет, понимал их мысли, дела и обычаи, их хорошие и плохие качества, их изворотливость. Он знал, что им не нравилась работорговля. Он также знал, что многие из них были «веселы» и часто «беспечны», они танцевали, пили и пировали на побережье, особенно если недавно вернулись в порт после длинного, полного лишений плавания. С деньгами в карманах они были «лордами на шесть недель», а часто и на более короткий срок. Они заполняли портовые таверны, растрачивая посреди дикого веселья с трудом заработанное жалованье щедро и часто опрометчиво. Это свидетельствовало о «доверчивости, беспечности, открытости, которые отличают характер английского матроса». Стенфилд также знал, что работорговцы и капитаны судов использовали это буйство в своих интересах, чтобы заполучить матросов на борт. Он рассказал о методах работодателей и о том, как функционировал рынок рабочих рук на работорговом побережье. Его рассказ ярко описывает путь от темной таверны на берегу до городской тюрьмы и оттуда на работорговый корабль, стоящий на якоре недалеко от берега.

Всякий раз, когда надо было набрать команду на работорговый корабль, как отмечал Стенфилд, торговцы и капитаны, чиновники и агенты (недобросовестные вербовщики, которые обманом заманивали матросов на корабль) «без остановки» бродили по улицам Ливерпуля. Они затаскивали одного за другим матросов в таверны, владельцы которых были ими подкуплены и где моряков встречали музыка, проститутки и выпивка. Самого Стенфилда, когда он шел по одной из улиц, трижды пытались затащить в такие заведения. В таверне вокруг матроса сначала начиналась суета — выражение сочувствия и дружеского расположения сопровождалось бесконечным предложением выпить рому или джина. Цель состояла в том, чтобы матрос опьянел и влез в долги, благодаря чему и комплектовалась команда работорговых судов.

Многие пьяные матросы, как, возможно, и сам Стенфилд, подписывали такие «соглашения» о работе за деньги — контракт с работорговцем или капитаном — после длинного, распутного разгула. Часть этих людей были молоды и неопытны, другие были старыми волками и должны были бы знать о таких делах лучше. Стенфилд писал, что «знал много матросов, которые воображали, что им хватит хитрости не поддаться на эти уловки, и они надеялись обмануть торговцев во время ночного веселья, твердо решив не поддаваться ни на какие предложения, которые им будут сделаны». Но в пьяном состоянии они «подписывали документы с теми людьми, цели которых им были понятны, и оказывались в ситуации, ужасы которой им были знакомы». Это была опасная игра. Матросы играли и проигрывали, часто расплачиваясь своей жизнью.

Так как пьянство обычно продолжалось всю ночь до следующего утра, хозяин таверны ставил мелом отметки, отмечая растущий матросский долг: «четыре мела за один шиллинг» было частым высказыванием в Ливерпуле. Чем пьянее становились матросы, тем более творческим становился этот подсчет, и долги, реальные и фиктивные, быстро увеличивались. Матросы, которые вечером не подписали контракт, утром оказывались совсем в иной ситуации. Теперь агент предлагал задолжавшим матросам сделку. Если они согласятся отправиться на борт работоргового судна, они смогут получить деньги вперед из будущего жалованья и уплатить долг. Если матросы отказывались от сделки, то хозяин таверны звал констебля и отправлял их в тюрьму. Стенфилд описал этот процесс в поэме: