— Царица! Ты говорил о какой-то дивной девушке… Где ты ее видел? Говори, Миринри! От этого будет зависеть твоя судьба, а может быть, и твоя жизнь!

— Я ее видел на берегу Нила.

— Одну?

— Нет. Вскоре подошла большая, сверкающая золотом лодка, а в ней дюжина роскошно одетых чернокожих. А управляли лодкой четыре воина с длинными золотыми шестами со страусовыми перьями на концах, похожими на опахала.

— И ты видел это украшение в волосах девушки?

— Да, я помню, как оно блеснуло.

— Значит, это она потеряла…

— Наверное…

Унис пришел в большое волнение, изменился в лице и принялся расхаживать взад-вперед по пещере, наморщив лоб.

Вдруг он остановился прямо напротив юноши, который никак не мог взять в толк, отчего это старик так разволновался, а потому смотрел на него со все возрастающим удивлением.

— Какое впечатление произвела на тебя девушка?

— Не могу объяснить, но с того дня покой я утратил.

— Я заметил, — глухо сказал жрец. — Ты с некоторых пор растерял всю свою веселость, да и спишь беспокойно. Я много раз заставал тебя погруженным в свои мысли, а глаза твои смотрели на север, туда, где Мемфис распространяет лучи своей мощи и власти.

— Это верно, — со вздохом согласился Миринри. — Эта девушка как будто унесла с собой частицу моего сердца. Как закрою глаза — вижу только ее. Как засну — она мне снится. А когда ветер шепчет в пальмовых ветвях на берегу Нила, мне кажется, что слышу ее мелодичный голос. Увидеть ее, увидеть ее хоть раз, пусть ценою жизни, — вот мое единственное желание, Унис. Посмотри: я закрываю глаза ладонями, и она тотчас же встает передо мной, и кровь быстрее струится у меня по жилам, а сердце так бьется, словно хочет выпрыгнуть из груди. О нежное видение, как ты прекрасно!

Жрец слушал молча, и, казалось, эта исповедь только удвоила его беспокойство. Глаза его тревожно и испуганно перебегали с Миринри на символ власти, принадлежавший фараонам.

— Ты все еще видишь ее? — почти грубо спросил он.

— Да, она передо мной, — отвечал юноша, не отрывая ладоней от глаз. — Она на меня смотрит… Она мне улыбается… И я снова испытываю тот же трепет, как тогда, когда вырвал ее из пасти крокодила и прижал к себе. А она положила голову мне на грудь… и я вынес ее на берег и опустил на траву, еще мокрую от ночной росы.

— Так ты ее очень любишь?

— Больше жизни.

— Несчастный!