Дочери фараонов
1
На берегах Нила
На берегах величавого Нила все было спокойно.
Солнце садилось за пышные верхушки пальм, окунаясь в море огня, окрасившего багрянцем воды реки, отчего они стали похожи на только что выплавленную бронзу. А восток затянула лиловая дымка, которая с каждым мгновением становилась все гуще, возвещая приближение сумерек.
На берегу, прислонившись к стволу молодой пальмы и о чем-то глубоко задумавшись, стоял человек. Его рассеянный взгляд скользил по воде, с легким журчанием струящейся между погруженными в ил стеблями папируса.
Это был совсем еще молодой, не старше восемнадцати, египтянин, широкоплечий, с правильными чертами удивительно красивого лица, тонкими кистями нервных рук, с волосами цвета воронова крыла и очень черными глазами.
Его простую рубаху, спадавшую свободными складками, перехватывал в талии льняной пояс в белую и голубую полоску. Голову же украшал треугольный платок с цветной каймой, закрепленной на лбу тонкой кожаной полоской, концы которого спадали на плечи. Такой головной убор, защищавший от жгучих солнечных лучей, египтяне носили уже пять тысяч лет.
Юноша застыл в неподвижности, не замечая, что пальмы и реку уже заволокла вечерняя мгла, и, казалось, не думая о том, насколько опасно оставаться на берегу после заката.
Его черные глаза поблескивали сумрачно и печально, он неотрывно глядел перед собой, словно видел что-то ускользающее в ночной тени.
Он глубоко вздохнул и вздрогнул, уныло махнув рукой.
— Нил не ведет меня больше, — прошептал он. — Боги поддерживают только фараонов.
Юноша поднял глаза. На небе уже начали загораться звезды, и красноватый отсвет на западе, там, куда опустилось солнце, быстро угасал.
— Надо возвращаться, — тихо сказал он. — Унис будет беспокоиться, наверное, уже пошел в лес меня искать.
Он сделал несколько шагов и вдруг остановился, внимательно вглядываясь в сухую траву под пальмой. В опавшей листве что-то блеснуло. Он быстро наклонился и, сдавленно вскрикнув, поднял какую-то вещицу. Это оказалось золотое украшение в виде изогнувшейся змеи и головы коршуна, по бокам отделанное разноцветной эмалью.
— Да ведь это символ власти, права казнить и миловать! — воскликнул он.
Следующие минут семь он простоял не двигаясь, пристально глядя на странное украшение. Его лицо, покрытое легким загаром, гораздо более светлым, чем у крестьян-феллахов, бледнело на глазах.
— Да, — проговорил он с тревогой, — это символ права казнить и миловать, и носить его могут только фараоны. Унис мне его много раз показывал, он выбит на статуях пирамид и на лбу у Хафра[36] Великого, сына Осириса! Кто же была та девушка, которую я спас от зубов крокодила?
Он несколько раз провел рукой по вспотевшему лбу и снова заговорил: