У Хэдли был самый ужасный голос, который Грейс приходилось слышать. У женщины абсолютно не было слуха, ее пение было похоже на звук казу[8]. Этот факт делал Грейс невероятно счастливой. Может, Хэдли и выглядит на миллион долларов, но ее голосом можно пугать собак… Кошек, мышей, тараканов.

Майлз что-то бормотал. Выяснилось, что малыш – фанат музыки кантри. И поэтому, несмотря на то, что сейчас был тот самый колдовской час ночи – время его обычного нервного срыва, он был очень счастлив, бормоча и лепеча под музыку и размахивая ногами.

Доктор сказал, что в конце концов колики пройдут сами собой и у него больше не будет приступов, но все это продолжалось так долго, что Грейс уже не верила словам врача. Может быть, он просто перерос это, может быть, изменение обстоятельств спровоцировало прогресс. В любом случае, она была за это чрезвычайно благодарна, словно с ее груди сняли огромный груз. Потому что, хотя врач и уверял ее, что она не виновата в страданиях сына, ей казалось, что виновата, и поэтому с тех пор, как она стала мамой, она чувствовала себя неудачницей. И вот как будто вдруг она прошла проверку.

Оставить Торелли в Бейкерсфилде не получилось. В основном потому, что Грейс сглупила. Она пропустила поворот, и к тому времени, когда она осознала это, она была так далеко от него, что легче было просто продолжить путь. Поэтому Грейс почти убедила себя, что это произошло случайно.

Проблема была в том, что в то время, когда она должна была поворачивать, все спали без задних ног после их предрассветного пробуждения. Хэдли провалилась в сон, прислонившись к окну, не дергаясь и не издавая звуков. Майлз храпел в своем автокресле, сжимая бейсбольную кепку Скиппера в своем маленьком кулачке. Сам же Скиппер свернулся калачиком на коленях у Мэтти, положившей голову на его спину.

Если бы кто-то из них не спал, Хэдли, Скиппер и Мэтти, вероятно, сейчас уже сидели бы в поезде, направляющемся в Омаху. Но все получилось не так. Все они мирно спали и нисколько не раздражали. Нужный поворот появился и исчез, и было слишком поздно поворачивать назад, по крайней мере, так убеждала себя Грейс. Чувство вины мучило ее каждый раз, когда она смотрела на Майлза и снова осознавала опасность, которой она его подвергла.

Она запела еще громче, и Хэдли принялась подпевать ей, пока Мэтти вопила: «Жестокое обращение с детьми!»

У Грейс болела спина. У сидений пикапа не было поясничной опоры, и всю дорогу она сутулилась, из-за чего мышцы сводило судорогой, а спину – спазмами. Они ехали через горный городок Мамонт, и теперь радио передавало рок-н-ролл восьмидесятых.

Майлз издал громкое «Ба-ба-ба», и она посмотрела на него в зеркало. Теперь он много бормотал. Поразительно, как быстро это произошло, как будто он обнаружил, что его голос можно использовать не только для крика, но и для чего-то еще.

Скиппер оставил свои занятия, склонился над ним и сказал: «Мяч», держа перед лицом Майлза бейсбольный мяч, который они купили в Walmart. «Мяч», – еще раз повторил он. Глаза Майлза загорелись, и он потянулся к белой сфере.

– «Мяч», скажи «мяч», – подбадривал его Скиппер.

Скиппер был полон решимости научить Майлза первому слову, и он работал над этим весь день, повторяя ему это слово с такой частотой, что Грейс даже не сомневалась, что он добьется своего. Хэдли же хотела научить его слову «мама», она говорила его Майлзу каждый раз, когда Грейс держала его на руках.

– Мама. Это твоя мама. Скажи «мама». – Грейс делала вид, что ей все равно, но, конечно, это было не так.

Все это навевало ей мысли о Джимми – она отчаянно хотела позвонить ему и рассказать обо всех этих событиях – и каждый раз ей приходилось напоминать себе, что его поступок прощать нельзя. Снова и снова она говорила себе: «Перестань думать о нем», но это не помогало. С тех пор, как она наткнулась на Хэдли и агента в трейлере археологов, образ Джимми не выходил из ее головы.

Они въехали в центр города, и Грейс снизила скорость до законных тридцати пяти миль в час, плетясь по опустевшему городишке. Они уже почти миновали его, когда сине-красные огни заполнили ее зеркало заднего вида.

– Хэдли, – хрипло позвала она.

Хэдли оглянулась, заметив настоящее световое шоу, отражающееся в стекле, и выругалась:

– Вот черт. Ты превышала скорость?

– Нет. Ничуть.

Без колебаний Хэдли заявила: