– Ненавижу таких придурков, – пробормотала Мэтти сквозь зубы, забираясь на пассажирское сиденье.
Грейс неторопливо пристегнула Майлза сзади и, забравшись на водительское сиденье, выехала с места парковки задним ходом. Когда она повернулась, чтобы оглянуться через лобовое стекло, на ее лице появилась улыбка, и она указала на что-то видневшееся в окне.
Мэтти последовала взглядом за ее пальцем, и вместе они увидели, как подросток попробовал ногой засохшую грязь солончака, чтобы убедиться, что получится сделать шаг. Решившись, он ступил на зыбкую почву солончака, и его правая нога провалилась по самую лодыжку. Он попытался вытащить ее, но потерял равновесие и упал вперед, а его левая нога увязла в грязи по колено.
Мэтти засмеялась, а Скиппер закричал:
– Смотри! Только взгляни на него. Смотри, смотри, смотри! – показывал он пальцем, подпрыгивая на сиденье.
Подросток размахивал руками, чтобы удерживать равновесие, и кричал что-то младшему мальчику, который все еще стоял у кромки солончака. Мальчик покачал головой, а хулиган ругался на него, потеряв при этом равновесие. Он почти упал назад, качнулся и завалился вперед, его руки по локоть исчезли в грязи.
Мэтти засмеялась еще громче, а Скиппер так сильно подпрыгивал, что весь пикап подпрыгивал вместе с ним. Грейс переключила передачу и поехала к выходу. Она жила в Джорджии до девятнадцати лет и знала, что грязное, выжженное солнцем болото покрыто коркой лишь на поверхности, а под ней скрывается жуткая грязь.
Когда они проезжали мимо, Мэтти опустила окно и закричала:
– Смотри, Скиппер, а свинья-то вся в грязи!
Подросток оглянулся через плечо, лицо его было охвачено паникой. Пустынные барханы позади него представляли собой поистине величественное зрелище.
– Хоум-ран, – скомандовал Скиппер. – Пора ехать, Траут. Хоум-ран!
– Он назвал меня форелью[7]? – удивленно спросила Грейс Мэтти, все еще улыбавшуюся от уха до уха.
– Траут, в честь Майка Траута, – объяснила она. – Твое прозвище теперь Траут. Это честь. Скиппер никому просто так не дает прозвища,
36
Они доковыляли до трейлера и снова запутались. Эластичный бинт зацепился за костыли Хэдли, из-за чего ей пришлось цепляться за агента, пока он пытался их распутать. Он изо всех сил старался быть джентльменом, а она очень озорно сводила все его попытки на нет, в ней расцветало годами сдерживаемое безрассудство.
Она намеренно натыкалась на него таким образом, что его связанные руки вынуждены были схватить ее за талию, его ладони обжигали открытую полоску кожи между ее блузкой и юбкой. Он быстро отодвигал их, что заставляло ее хихикать над тем, какой он джентельмен – полная противоположность Фрэнку и почтительный до невозможности.
Она понятия не имела, что на нее нашло, чувствовала себя слегка сумасшедшей. Возможно, от возбуждения. Но так ли это? Или все из-за перспективы попасть под арест? Она не понимала. Что она знала, так это то, что она больше не будет вести себя хорошо, играя по правилам, и остается лишь надеяться, что каким-то образом все наладится.
– Не двигайся! – приказал он, и она подчинилась, оставаясь на месте, пока он наматывал и снимал бинт, поднимая ее руки и двигая ногами. Его лицо сморщилось от напряженной концентрации.
Она уперлась ему в плечи и перепрыгнула через бинт, двигаясь таким образом, что ее груди коснулись его носа. Она знала, что это была та часть ее тела, которую он изо всех сил старался избегать. Его взгляд сконцентрировался на ее груди, но он резко отвел его, что очень позабавило Хэдли.
Любитель сисек. Ей всегда нравились такие мужчины, по крайней мере, раньше. Обычно они очень ценили женские изгибы и готовы были тратить много времени, любуясь ими.