Ему захотелось застрелиться; он представил, как в момент гибели время максимально замедляется, и, наверное, пуля очень медленно входит в голову, сначала разламывает височную кость, потом входит в мозги, как нож в масло, разрушает один отдел мозга, потом другой, переходит во второе полушарие, а потом вырывается с другой стороны вместе с фонтаном крови и серой жидкости, разрушен мозг, нет его больше, как разрушили римляне Карфаген, как пал Вавилон, да хватит, сука, хватит, НЕВОЗМОЖНО, усилием воли Гуляев пытается остановить этот поток бредовых мыслей, он не может его контролировать, и это страшно, но поток мыслей сильнее.

«Почему все вокруг такое белое, почему свет такой белый, как Бельгия, неужели и вправду пошел снег?»

Гуляев пришел в себя, сидя на крыльце барака. Вокруг стояли курсанты, обмахивая его газетами и хлопая по щекам.

Шел снег.

Он беспокойно оглянулся, увидел рядом Фролова и Бурматова.

— Мне нехорошо, — сказал Гуляев.

И его вырвало на ступеньки крыльца.

Вокруг шумели, кричали, просили вызвать врача — он отмахнулся. Помогли добраться до своего барака, уложили в постель и накрыли одеялом.

Он не помнил, как засыпал, но в голове все еще крутились эти странные чужеродные мысли — и Гуляев ушел в забытье, устав с ними бороться.

На следующий день Гуляев попросил отпуск. Проспал до полудня, вышел к своим уже в обед. Курсанты заканчивали есть, Фролов и Бурматов ждали его за столом.

Гуляев уселся с ними, не поздоровавшись, поставил поднос, начал нехотя ковыряться ложкой в каше.

— Перепугал всех, — сказал Бурматов. — Что на тебя нашло-то? Это после прошлого вечера?

Гуляев кивнул.

— Сам не знаю, — сказал он. — Очень плохо стало. Да и сейчас…

— Послезавтра выпуск, приезжает Власов, — сказал Фролов. — Хочет провести смотр школы. Хочешь, за тебя твое занятие проведу?

Гуляев безразлично кивнул, дожевывая кусок хлеба.

— Ты очень красиво говоришь, — продолжил Фролов. — С огоньком, это важно. Но слишком мало конкретики. Забываешь о цифрах. Ты молодой, это нормально… Но в пропаганде важны цифры. Любые! Вот, например: два миллиона пленных в первые месяцы войны. Почему так?

Иван пожал плечами.

— Бросило командование, — сказал он.

— Нет! То есть да, но нет. А ведь это очень важно, ведь они не захотели воевать за кровопийцу Сталина.