Я просто не знала, что отвечать. К счастью, его обвинения были настолько абсурдны, что я от изумления даже не обиделась.
— Почему, — сказала я, наконец, — вы не верите, что я Джульетта Толомеи? Потому что у меня глаза не голубые?
— Вы хотите знать почему? Я вам скажу почему. — Он подался вперед, поставив локти на стол. — Джульетта Толомеи мертва.
— Тогда как вы объясните, — тоже подалась я вперед, — что я сижу здесь?
Казалось, он смотрел на меня целую вечность, что-то ища в моем лице — и не находя. В конце концов, он отвел глаза. Его губы были сжаты в тонкую линию. Я поняла, что по какой-то причине мне не удалось его убедить и, возможно, никогда не удастся.
— Знаете что? — Я оттолкнула стул и встала. — Я, пожалуй, приму ваш совет и не буду обременять Еву-Марию своим обществом. Поблагодарите ее от меня за концерт и ужин и скажите, что она может забрать свою одежду в любой момент. Я ее уже не ношу.
Не дожидаясь ответа, я гордо отошла от стола и покинула ресторан, не оглядываясь. Свернув за первый же угол, я почувствовала, как на глаза навернулись злые слезы. Несмотря на высоченные каблуки, я перешла на бег. Меньше всего мне хотелось, чтобы Алессандро меня нагнал и принялся извиняться за грубость, если у него хватит на это такта.
Возвращаясь в гостиницу, я выбирала малоосвещенные и малолюдные улочки. Шагая в темноте и надеясь, что иду правильно, я была так занята напряженным пережевыванием разговора с Алессандро, вернее, запоздало пришедшими в голову колкостями, что не сразу заметила слежку.
Поначалу было странное ощущение, что я не одна. Но вскоре я поняла: сзади кто-то идет. Когда я шла, я различала тупые звуки шагов в обуви на мягкой подошве и шорох одежды моего преследователя, но стоило остановиться, как все стихало и меня обступала зловещая тишина.
Круто свернув на первую попавшуюся улицу, я боковым зрением заметила сзади движение и силуэт мужчины. Либо я схожу с ума, либо это тот же отморозок, который шел за мной от палаццо Толомеи. В памяти та встреча отпечаталась в разделе опасных, и теперь, распознав фигуру и походку, мозг врубил оглушительную тревожную сирену, от которой все рациональные мысли вылетели из головы. Я скинула туфли, и второй раз за вечер припустила бегом.
ІІІ.ІІ
И я любил? Нет, отрекайся взор:
Я красоты не видел до сих пор!
Сиена, 1340 год от Рождества Христова
Ночь обещала немало веселья и проказ.
Едва Ромео с кузенами немного отошли от башни Марескотти, как бросились за угол дома, задыхаясь от смеха. Сегодня вечером улизнуть из дома оказалось легче, чем обычно: в палаццо Марескотти все было вверх дном по случаю нагрянувшей в гости родни из Болоньи. Отец Ромео, команданте Марескотти, не переставая ворчать, велел устроить званый обед с музыкантами, чтобы утереть болонцам нос. В конце концов, что может предложить Болонья, чего не в силах удесятерить Сиена?
Отлично зная, что они в очередной раз нарушают комендантский час, Ромео с братьями торопливо надели яркие карнавальные маски, верные спутницы своих ночных эскапад.
Пока они возились с узлами и завязками, мимо в сопровождении мальчишки с факелом прошел знакомый мясник, неся на крюке огромный окорок. Впрочем, мяснику хватило смекалки не подавать виду, что он их узнал: когда-нибудь Ромео станет хозяином палаццо Марескотти и сам будет выбирать поставщиков провизии.
Справившись, наконец, с масками, молодые люди снова надели бархатные шляпы, надвинув их поглубже. Один из них перехватил лютню, которая висела у него за спиной на ленте, и взял несколько мажорных аккордов.
— Джу-у-у-льетта! — запел он задорным фальцетом. — Я стал бы твоей пти-и-ичкой, такой маленькой нескромной пти-и-ичкой. — Пение он сопровождал птичьими прыжками, и все, кроме Ромео, покатывались со смеху.