— Я пришел сюда не танцевать, — возразил Ромео, дерзко приблизившись. — Я здесь потому, что не мог не прийти. Взглянете ли вы на меня?

Она помолчала, заставляя себя не повернуть головы.

— С какой стати мне смотреть на вас? Неужели ваша душа настолько низменнее вашего тела?

— Я не знал моей души, — сказал Ромео, проникновенно понизив голос, — пока не увидел ее отражение в ваших глазах.

Она ответила не сразу, но когда заговорила, ее голос был достаточно резок, чтобы слегка задеть даже смелость Ромео.

— Когда же вы растлили мои глаза своим обликом? Для меня вы всего лишь искусный танцор, мелькнувший в толпе. Какой же демон украл мои глаза и отдал их вам?

— Виновник — сон, — сказал Ромео, любуясь тонким профилем и надеясь, что девушка улыбнется. — Он забрал их с вашей подушки и принес мне. О, сладкая мука этого сна!

— Сон, — резко ответила девушка, упрямо не поворачивая головы, — отец всякой лжи!

— Но и мать надежды.

— Возможно. Но первенец надежды — трагедия!

— С какой семейной нежностью вы о них говорите, словно о родственниках…

— О нет! — воскликнула она с пронзительной горечью. — Я не смею похвалиться столь высоким родством. Когда я умру, если это случится подобающим образом и с отправлением религиозных ритуалов, пусть ученые мужи спорят, чья кровь во мне текла.

— Мне нет дела до вашей крови, — сказал Ромео, дерзко коснувшись пальцем ее шеи. — Хотя я не отказался бы разобрать тайнопись, выведенную голубыми жилками на вашей коже.

От этого прикосновения девушка на мгновение замерла. Когда она заговорила снова, сбивчивое дыхание подпортило эффект от ее слов.

— Тогда, боюсь, — бросила она через плечо, — вы будете разочарованы. Ибо моя кожа расскажет не прелестную повесть, но лишь историю кровавой резни и мести.

Видя, что дерзкая разведка прошла безнаказанно, Ромео, осмелев, приобнял девушку за плечи и наклонился, чтобы говорить через шелковый занавес ее волос.

— Я слышал о вашей утрате. В Сиене нет сердца, не разделившего вашу боль.

— О, есть! В палаццо Салимбени! Оно не способно на человеческие чувства. — Она сбросила его руки. — Сколько раз я жалела, что не родилась мужчиной!

— Родиться мужчиной не панацея от скорби.

— В самом деле? — съязвила она в ответ на его серьезность, поворачиваясь к нему. — Какая же скорбь точит вас, синьор? — Ее глаза, яркость и живость которых не умалял даже полумрак, оглядели его с ног до головы и уставились прямо в лицо: — По-моему, никакая. Вы слишком красивы, чтобы скорбеть. Вернее, у вас голос и лицо вора. — Заметив негодование Ромео, она резко засмеялась: — Да, вора, которому дают больше, чем он берет, и поэтому считает себя щедрым, а не жадным, и ловким плутом, а не чудовищем. Возразите мне, если можете. Вы человек, отродясь ни в чем не знавший отказа. Откуда же вам знать, что такое скорбь?