— О да, — кивнула Ева-Мария, ничуть не удивившись, что мне знакомо это имя. — Одного из величайших мастеров Средневековья. Он написал эти фрески в ознаменование конца долгой вражды между двумя семействами, Толомеи и Салимбени. В 1339 году, наконец, настал мир.

— Неужели? — Мне вспомнилось, как Джульетта и брат Лоренцо чудом спаслись от головорезов Салимбени на дороге близ Сиены. — У меня сложилось впечатление, что в 1340 году вражда между нашими предками была в самом разгаре. По крайней мере, за городскими стенами.

Ева-Мария как-то неловко улыбнулась: либо ей понравилось, что я взяла на себя труд ознакомиться с семейными преданиями, либо возмутило, что я осмелилась возразить. Но она любезно согласилась с моей точкой зрения и ответила:

— Ты права, примирение повлекло непредсказуемые последствия. Так всегда бывает, когда вмешиваются бюрократы. — Она всплеснула руками: — Если люди хотят воевать, их не остановишь. Если прекратить вражду в пределах городских стен, они перенесут вражду в предместья и далее, где им все сойдет с рук. Но, по крайней мере, в Сиене мятежи успевали вовремя пресечь. А все почему?

Она взглянула на меня, словно предлагая угадать ответ, но я, разумеется, не угадала.

— Потому что, — продолжила Ева-Мария, назидательно крутя указательным пальцем у моего носа, — в Сиене всегда существовала собственная милиция. Чтобы держать в рамках Салимбени и Толомеи, горожанам Сиены пришлось научиться мобилизовываться и выдворять разбушевавшихся смутьянов с городских улиц за считанные минуты. — Она уверенно кивнула, как бы соглашаясь с собой. — Мне кажется, именно поэтому противоречия до сих пор столь сильны. Эффективность нашей старой доброй милиции заложила основу для создания Сиенской республики. Если хотите обуздать плохих парней, вооружите хороших!

Я улыбнулась этому выводу, сделав вид, будто в этих скачках у меня нет лошади. Еще не время было говорить Еве-Марии, что я не верю в силу оружия и по личному опыту знаю, что так называемые хорошие парни на поверку ничуть не лучше плохих.

— Мило, не правда ли? — кивнула на фреску Ева-Мария. — Город в ладу с собой.

— Пожалуй, — согласилась я. — Хотя, должна сказать, горожане что-то не ликуют от счастья. Смотрите, — я указала на молодую женщину, стоявшую в кольце танцующих девушек словно в западне. — Она, похоже, очень… Ну, не знаю… погружена в свои мысли.

— Может, она засмотрелась на свадебную процессию? — предположила Ева-Мария, показав на вереницу людей, следовавших за невестой на лошади. — И вспомнила о собственной потерянной любви?

— Она смотрит на барабан, — указала я. — Вернее, на тамбурин. А остальные танцовщицы выглядят… зловеще. Смотрите, как они окружили ее во время танца. Одна из них смотрит на ее живот… — Я быстро взглянула на Еву-Марию, но по ее лицу ничего нельзя было прочитать. — Или у меня разыгралось воображение?

— Нет, — тихо сказала она. — Маэстро Амброджио действительно хотел привлечь к ней внимание. Он сделал группу танцующих женщин больше всех остальных на фреске. Если присмотреться, лишь одна эта девушка увенчана тиарой — вон, в прическе.

Я прищурилась и убедилась, что Ева-Мария не ошиблась.

— А известно, кто она?

Ева-Мария пожала плечами:

— Официально — нет, не известно. Но между нами… — Она подалась ко мне и понизила голос: — Я думаю, она одна из твоих прабабок, Джульетта Толомеи.

Меня настолько шокировало произнесенное ею имя — мое имя — и моя же догадка, которую я высказала в телефонном разговоре Умберто, что я выпалила:

— Как вы узнали?.. Что это моя прабабка, я имею в виду?

Ева-Мария чуть не рассмеялась:

— Но это же очевидно! Иначе, зачем твоей маме называть тебя в ее честь? Кроме того, она мне лично говорила, что вы ведете свой род напрямую от Джульетты и Джианноццы Толомеи.