При виде искренней обеспокоенности юноши маэстро Амброджио кивнул.

— Вы сами дали ответ, — сказал он. — Мужчина знает. Мальчик — нет.

Ромео расхохотался.

— Восхищен вашей смелостью! — сказал он, положив руку на плечо маэстро.

— А что такого замечательного в смелости? — ответил художник, почувствовав, что его приняли за советчика. — По-моему, эта добродетель погубила больше доблестных мужей, чем все пороки, вместе взятые.

И снова Ромео захохотал, словно он нечасто имел удовольствие сталкиваться с таким дерзким спорщиком, а маэстро неожиданно почувствовал, что ему очень импонирует этот юноша.

— Я часто слышу, как мужчины говорят, — продолжал Ромео, которому явно не хотелось оставлять тему, — что они на все готовы ради женщины. Но стоит ей о чем-то попросить, как они сразу поджимают хвост, как псы.

— А вы? Тоже поджимаете хвост?

Ромео сверкнул белым рядом здоровых зубов, удививших бы любого, кто был наслышан о его многочисленных стычках на кулачках.

— Нет, — ответил он улыбаясь. — У меня отличное чутье на женщин, которые не попросят больше, чем я захочу дать. Но если такая женщина существует, — он кивнул на картину, — я с радостью вырву себе все ребра, лишь бы добиться ее. Я даже войду через переднюю дверь, как вы сказали, и попрошу ее руки, прежде чем прикоснусь к ней хоть пальцем. И не только это! Я сделаю ее своей женой, и буду ей верен, и никогда не взгляну на другую женщину. Клянусь! Уверен, она бы того стоила.

Возрадовавшись услышанному и очень желая верить, что его живопись способна перевернуть душу молодого шалопая и отвратить его от прежних проказ, маэстро кивнул, в целом довольный проведенной за ночь работой:

— Она этого стоит.

Ромео посмотрел на него вдруг сузившимися глазами:

— Вы говорите так, словно она жива?

Секунду маэстро Амброджио молчал, вглядываясь в лицо молодого человека, словно испытывая силу его решимости.

— Джульетта ей имя, — сказал он, наконец. — Полагаю, вы, друг мой, своим прикосновением пробудили ее от смертного сна. Когда вы уехали в таверну, я увидел, как этот дивный ангел восстал из гроба…

Ромео вскочил с крышки, словно под ней вдруг развели огонь.

— Это дьявольское искушение! Не знаю, отчего дрожит моя рука — от блаженства или ужаса?

— Вас страшат людские козни?

— Людские — нет. Дьявольские — да, и очень!