— Что значит имя? Орлы живут вечно.

— Только Небеса, — возразил брат Лоренцо, чья природная въедливость временами пересиливала благодарность, — могут даровать вечную жизнь.

Рыцарь улыбнулся.

— Тогда орел, — ответил он, развеселив своих спутников, — любимая птица Девы Марии.

Когда Ромео и его кузены доставили монаха с повозкой к названному им дому в Сиене, сумерки уже сменила темнота и недоверчивая тишина накрыла город. Двери и ставни были закрыты, засовы задвинуты, чтобы в дома не проникла нечисть, просыпающаяся с приходом ночи, и если бы не луна или случайный прохожий с факелом, брат Лоренцо неминуемо заблудился бы в густом лабиринте крутых городских улиц.

Когда Ромео спросил, к кому он направляется, монах солгал. Он слишком хорошо знал о кровавой вражде между Толомеи и Салимбени, чтобы понимать — в случае неудачного стечения обстоятельств признание о его визите к великому мессиру Толомеи может оказаться роковым. Он не знал, как поступят Ромео и его кузены, при всей их готовности помочь, и какие непристойные сплетни поползут по городу, скажи он правду. Поэтому монах ответил, что едет в мастерскую маэстро Амброджио Лоренцетти — из всех сиенцев он знал лишь его одного.

Амброджио Лоренцетти был даровитый художник, снискавший широкую известность своими фресками и портретами. Брат Лоренцо никогда не встречал его лично, но помнил, как кто-то рассказывал, что этот великий мастер живет в Сиене. Не без трепета чернец назвал это имя Ромео, но когда молодой человек ничего не возразил, монах уверился, что поступил правильно.

— Ну что ж, — сказал Ромео, осаживая лошадь посреди узкой улочки. — Вот мы и приехали. Синяя дверь.

Брат Лоренцо огляделся, удивившись, что прославленный мастер живет в столь убогом месте. От мусора и помоев было некуда ступить, и тощие кошки сверкали глазами с порогов и из темных углов.

— Благодарю вас, — сказал он, слезая с повозки, — за неоценимую помощь, добрые господа. Небеса по справедливости вознаградят ваше великодушие.

— Отойди в сторону, монах, — отозвался Ромео, спешиваясь. — Мы внесем гроб в дом.

— Нет! Не трогайте его! — Брат Лоренцо попытался встать между Ромео и гробом. — Вы мне и так достаточно помогли.

— Чепуха! — Ромео едва не отпихнул монаха в сторону. — Сак ты собираешься его втаскивать без помощи?

— Я не… Бог подскажет мне способ! Маэстро поможет!

— У художников острый глаз и верная рука, но не сила. — На этот раз Ромео действительно отодвинул собеседника в сторону, но сделал это мягко, помня, что имеет дело со слабым противником.

— Нет! — воскликнул он, чуть ли не кидаясь на гроб грудью, желая заботиться о нем в одиночку. — Я вас умоляю… Нет, я приказываю!

— Ты мне приказываешь? — чуть не рассмеялся Ромео. — Эти слова разжигают во мне любопытство. Я же спас тебе жизнь, монах! Отчего это ты вдруг не в силах принять мою доброту?

По другую сторону синей двери, в мастерской, маэстро был занят обычным для этого времени суток делами: смешивал и пробовал краски. Ночь принадлежит смелым, безумцам и художникам — часто в одном лице, — и это прекрасное время для работы, потому что все заказчики уже дома, едят, пьют и спят. Никто не побеспокоит маэстро после заката.

Поглощенный любимым занятием, маэстро Амброджио не обратил внимания на шум на улице, пока не зарычал его пес Данте. Прямо со ступкой в руках художник подошел к двери и попытался оценить ожесточенность спора, разгоревшегося, судя по звукам, буквально у его порога. Ему пришла на ум величественная гибель Юлия Цезаря, павшего под ударами кинжалов римских сенаторов и очень красиво умершего — с кровью на белом мраморе и в гармоничном обрамлении колонн. Может, какой-нибудь знатный сиенец погибнет похожим образом, позволив маэстро запечатлеть эту сцену на какой-нибудь местной стене?

В этот момент забарабанили в дверь. Данте залаял.