— Ты не здесь, — сказал он уже не в первый раз. — Ты уплываешь.

В другой раз она бы подняла голову, чтобы поймать его взгляд, заметить, как Арк на секунду нахмурился, прежде чем вернуться к своему занятию — свежеванию лисицы, складыванию поленницы под стрехой.

Она почувствовала на своих волосах его дыхание, затем губы и крепче обняла Арка, чтобы показать, что никуда не уплыла.

— Набожа? — произнес он так тихо, словно упала капля дождя. — Что тебя мучает, Набожа?

Должна ли она притвориться, что не знает странного недуга, беспокоящего ее в последние луны; набравшего силу, когда Хмара поделилась своей новостью; сгустившегося, когда крапива и красный клевер оказались бессильны; поднявшего голову, когда супруга Молодого Плотника наставляла ее тщательнее рассчитывать жертвенную долю. Она думала, как это часто бывало, о том дне, когда прильнула к Арку на гати, уловив в тумане шаги их ребенка.

— То дитя, которое мы слышали: я думала, это наше будущее, — сказала она. — А теперь уже и не знаю. Может, это и было наше единственное дитя?

— Это был добрый знак.

После длительного молчания она сказала:

— Хмаре скоро рожать, а ведь мы вступили в союз сразу после них с Песельником.

— Только восемь месяцев назад, года не прошло. Ты сама сказала, что супруга Молодого Плотника два года ходила без благословения.

— У нее были несушки для жертвы Матери-Земле.

Арк не ответил, и в его молчании она услышала неуверенность. У него не было ни несушек, ни иного добра. Определенно ничего, равного по ценности серебряному амулету.

— Посмотрим, что мне удастся поймать на Черном озере, — сказал он. — Мы принесем жертву.

Набожа ощущала проблеск надежды, кладя под лежак стебель крапивы, глотая желток первого яйца, вываливая щедрую порцию дикой моркови и лисьего мяса в жертвенный сосуд, но каждый раз эта искра угасала, меркла, когда приходили крови. Ей не хотелось полагаться на рыбу, выловленную Арком, на огонек надежды, солнечным лучом мерцающий сквозь занавес листвы, — но она не смогла устоять.

— Да, пусть будет рыба, — сказала она.