— А я бы тебе с собой куропатку дал, — говорит он.

— Мы все ценим твою щедрость.

Он упирается руками в ляжки и пригибается так, чтобы встретиться со мной глазами.

— Ты знаешь, что у меня в Городище есть друзья, — говорит он.

С великим усилием его мать поднимается на дрожащих ногах:

— Я теперь посплю. — И безжалостно, как месть, добавляет: — Ты дашь девочке куропатку.

Дома я застаю стол, накрытый для пира: четыре кружки, четыре тарелки, блюдо с яичницей и другое — с твердым сыром и хлебом. Отец отвлекается от разлития медовухи и кивком указывает на куропатку:

— Стоило притащить тележку железа, и Охотник загорелся заключить мир?

— Куропатка? Расщедрился, — говорит матушка. — Вы вовремя вернулись.

Она зовет Лиса, и тот появляется из своей ниши как раз в тот момент, когда я собираюсь объяснить, что куропатку получила вовсе не поэтому.

Обычно мы сами обслуживаем себя, но матушка знает, насколько проголодались мужчина и девочка, проведя в дороге шесть суток, а также знает привычку Лиса брать больше, чем положено. Пока она раскладывает еду, я гляжу на отца. Тот кивает, и я бросаюсь в свой угол за оливковым маслом, в который так вкусно макать хлеб.

Пока отец, матушка и Лис рассаживаются вокруг стола, я наливаю немного масла в неглубокую миску.

— Попробуй, — говорю я, протягивая матери кусок хлеба.

Она смотрит непонимающе.

— Вот так, — поясняю я, опуская хлеб в масло. Приятный терпкий вкус растекается по языку.

— Оливковое масло, — говорит с улыбкой отец.

— Римское масло! — восклицает Лис и смахивает со стола миску, которая, кувыркаясь, летит на тростник.

Отец вскакивает.

Нам дал это сородич, купец из Городища. Голос у него почти спокойный. — Подарок для Набожи. — Он разжимает стиснутые кулаки.

— Даже в таком случае, — возражает Лис, — римлянин на этом выиграл. — По лицу у него пробегает тень: он устал вновь и вновь объяснять. — Мы поставляем лес для их частоколов, кожу для их палаток, сыр для их желудков, для этих римлян, которые называют нас варварами, которые забирают наше золото, серебро и соль.