— Обрезки мне отдадут, за труды, — добавила Карга. Она подняла ногу, вытянула лодыжку и, красуясь, повертела ступней, словно та была обтянута тонко выделанной кожей, а не разномастными кусочками шкур. — Зашнурую на ногах красную обувку.
Карга наденет красную обувку, а Рыжава скрестит на груди руки и фыркнет. Однако Набожа не осмелилась на улыбку.
Старуха наклонилась поближе:
— Ты получила это имя, потому что славишь Мать-Землю.
Набожа вздернула подбородок, довольная тем, что даже Карга знает о ее благочестии.
— Чудотворная сила Матери-Земли — доброе дело, — продолжала знахарка. — В деревне будет нужен человек, чтобы готовить целебные снадобья, когда я уйду.
— Ты куда-то уходишь?
— Пока нет, — усмехнулась Карга. — Но ты должна многому научиться.
Набоже понравилась эта мысль: все же лучше, чем быть только работницей, умеющей лишь сеять и жать и ничего не знающей о мире. И ей было приятно думать, что однажды болотники станут называть ее щедрой и мудрой. К тому же знание чудесной силы Матери-Земли может пригодиться ей самой. Вдруг однажды она тоже, как Карга, станет выменивать на кожу краску из кровяного корня?
В знак согласия девочка едва заметно опустила подбородок.
Набожа и Арк брели по лесу. Тропинка у них под ногами была хорошо утоптана теми, кто ходил к гати, на Черное озеро: помыться, отколотить белье, а порой и просто найти умиротворение в столь благословенном месте. На болоте торф и тростник земного бытия соприкасались с туманом и тайнами богов, с тенями и шепотами тех, кто уже отправился в Другой мир — место, где нет ни голода, ни нужды, ни тревог. На болото шли бесплодные, лишенные покоя, убитые горем, хворые. Кроме слез, они роняли в озерную заводь жертвенные дары: красивые камни и керамические сосуды, грубо вылепленные из глины фигурки, изображающие крошечного нерожденного младенца, или глаз, зрящий отныне только сумрак.
Они подошли к гати, и Арк указал на заросли сального корня неподалеку, а также на упавшее бревно и камни, по которым можно было пройти, не испачкав ног в самых топких местах. Он подал Набоже руку, сильную и сухощавую: сплошь мускулы, жилы да кости. Жест привычный: не однажды Арк поддерживал ее, когда они спускались по склону, осклизлому от дождя, или взбирались по отвесным участкам. Но с того праздника он не прикасался к Набоже, ибо она не объявила о своем намерении взять его в супруги. Да, с того самого вечера они бывали вместе лишь в полях, и все же он всегда помогал ей встать с низкого камня, на который они усаживались напиться воды и утереть пот со лба. К чему раздумывать, если Набожа прежде сотни раз брала его за руку, которую он сейчас ей снова протягивает? Набожа не стала раздумывать. И Арк крепко сжал ее пальцы, словно опасаясь, что рука может выскользнуть.
Пробираться через топь было нелегко — может быть, именно поэтому он протянул Набоже руку? Но даже когда они вышли на сухой, ровный клочок крепко утоптанной земли, хватка Арка не ослабла. Ладонь Набожи сделалась влажной, но он не выпустил ее, а сжал еще крепче. Затем их пальцы переплелись, и Набожа, поддавшись искушению, погладила его по запястью большим пальцем.
Сальный корень рос крупной куртиной. Дюжина стеблей высотой до колена гнулась под тяжестью пурпурных цветков, полностью раскрытых на вершине завитка, и бутонов, все еще заключенных в чашелистики у его основания. Казалось чудом, что цветки расположились на стебле в точном порядке: от зеленых, незрелых, до пурпурных, уже развернувших лепестки.
— Словно у тебя перед глазами жизнь от начала до конца, — заметил Арк, и Набоже подумалось: как же они похожи в своем восприятии окружающего мира.
— Нам нужны корни. — Она потянулась к мешку, достала небольшой совок. — Стержни нужно отсеют». Есть такие, что с ногу длиной. — Именно то, что сальный корень настолько глубоко проникал в землю, и сообщало ему такую мощь.
Арк вытащил свой нож из петельки на поясе, и вместе они принялись по кругу окапывать корень самого высокого растения. Несколько раз они сталкивались локтями или костяшками пальцев и бормотали извинения, застенчиво улыбаясь, но ни один из них не покидал своего места. Черный жирный торф забивался им под ногти. Капля грязи потекла по щеке Набожи, покуда Арк не вытер ее большим пальцем, точно так же, как сделал это однажды в поле. Она вновь представила его руку у себя на щеке, представила, как поворачивает голову, раскрытыми губами ловит кончики его пальцев. И до чего сладка эта томительная боль в чреслах! Но разве это возможно, ведь боль почти обжигает? Хотя… баран ведь кроет матку, а та блеет и блеет, но не сходит с места.
Ее тело проснулось. Она почувствовала, как под грубой шерстью платья напряглись сосцы. Как странно, что она так отчетливо ощущает складки ткани, трущиеся о бедро; шов, пересекающий бок. Боль между ног ширилась, сродни той, что порой пронзает скулы, когда подносишь ко рту первую ложку после долгого дня в полях.
Набожа торопливо встала, испугавшись своих мыслей, — слишком торопливо, и у нее закружилась голова.