— Как странно… — Изчезнувшее дитя. Тяжесть тумана.
Она могла разглядеть светлые глаза Арка, легкий рисунок щеки, волны льняных волос, едва различимые тонкие брови и мягкие ресницы.
— Это могло быть в прошлый Просвет, или тот, который еще будет, — заметил он.
Так и есть. Видения и звуки, которые могли бы привязать их именно к этому дню, именно к этой поре — той самой, когда матки так хорошо ягнятся, — все затерялось в тумане.
ГЛАВА 8
ХРОМУША
Гуще всего блошиные укусы усеяли Вторуше ноги. Он второй сын Плотника, главы семейства. Вторуша сидит на скамье, голый по пояс, закатав штаны до колен. В его икры, сильные и крепкие, как у мужчины, я втираю бальзам из мокричника, успокаивающий чесотку. Вторуше тринадцать, как и мне, его медные волосы отливают красным и спадают на лоб, почти скрывая глаза, серо-голубые, цвета утреннего неба. Я не тороплюсь. Подняв взгляд, вижу, что он жмурится, улыбаясь краешками губ.
— Готово, — говорю я.
Он раскрывает глаза, но не встает со скамьи.
— Пойдешь со мной прогуляться? — спрашивает он.
Вопрос застигает меня врасплох, и я выпаливаю:
— Помажь медом там, где уже расчесал.
— Не слышишь меня?
— Слышу.
— Тогда пойдем прогуляемся и мед поищем, да? — Он наконец поднимается со скамьи.
Смутившись, я опускаю взгляд. Он выше на голову, но низко наклоняется и заглядывает мне в лицо, так что я не могу не посмотреть на него.
Улыбка его безбрежна, и я думаю, что в компании этого парня я наконец перестану постоянно вглядываться в горизонт на юго-востоке в ожидании клубов пыли из-под копыт римских всадников.
— Идем, — соглашаюсь я.
Я знаю с полдюжины пчелиных гнезд и веду его к одному из них, висящему на нижней ветке раскидистого бука.
— Это новое, — говорит Вторуша.