Опасаясь, что он принял ее нерешительность за страх, Набожа торопливо сказала:

— Показывай свою шахту, Молодой Кузнец.

Солнце стояло низко, свет был мягким, тени — приглушенными, не такими, как в полдень. Мир светился розовым теплом, и его красота отливала золотом, как поздняя пшеница под легким ветерком. Набожа на мгновение замерла в благодатном солнечном свете, позволяя Молодому Кузнецу смотреть, вбирать в себя ее бледное открытое лицо, ямочку на подбородке. Она знала, что ее волосы отблескивают гладкой бронзой, а распущенные — падают прелестными завитками. Но больше всего привлекали внимание ее глаза, синие, как плечо сойки. Однажды мать посетовала, что глаза Набожи повергают деревенских в оцепенение и те уже не замечают ее прекрасного прямого носа и изящно очерченного подбородка.

Они с Молодым Кузнецом шли рядом по лесу. В тех местах, где тропа сужалась, он замедлял шаг, пропуская ее вперед. Оба молчали посреди птичьего пения и шелеста листвы. Когда молчание сделалось неловким, он спросил, что это за желтый цветок у края тропинки.

— Чистяк, — ответила Набожа. — Мазь из его листьев хороша от чирьев.

Они продолжили в том же духе: он спрашивал, она отвечала, делясь с ним своими пока еще невеликими познаниями.

В какой-то момент он остановился и покачал головой:

— Надо же, сколько всего ты знаешь!

— Это Мать-Земля, ее хвали.

Наконец они достигли Предела — высокой отвесной стены из песчаника, где темнел, словно зияющая пасть, вход в старую шахту. Молодой Кузнец умело чиркнул кресалом, подул на трут — и тот затеплился, разгорелся. Окунув факел в пламя, Молодой Кузнец передал его Набоже.

— Позову тебя, когда мне в следующий раз понадобится разжечь огонь, — сказала она.

Он улыбнулся, поднес свой факел к ее пламени:

— Надеюсь.

В тот момент ей понравилась эта мысль: позвать его в свою хижину, чтобы он зажег хворост. Или еще лучше: сидеть с ним в каком-нибудь укромном месте, глядя в разведенный им огонь.

Молодой Кузнец повел ее по змеящемуся проходу, сворачивая то вправо, то влево. Набожа почти не разбирала пути, не видела в непроницаемой тьме ничего, кроме сияния их факелов, и все же не испытывала ни малейшей тревоги. Рядом с Молодым Кузнецом было легко и спокойно. Набожа подумала об уносимых вверх семенах одуванчика со множеством тончайших крылышек.

Молодой Кузнец осветил факелом широкую полосу стены, вспыхнувшую рыжим, золотым и красным.

— Идем, — сказал он.

Проведя Набожу на несколько шагов дальше, он опустился на колени перед стеной. Набожа встала рядом, и он приподнял факел так, что стал виден незатейливый рисунок, процарапанный в песчанике.

— Помнишь? — спросил Молодой Кузнец.

Картинка изображала трех человечков внутри круга.