Лис говорит:

— С тобой пойду. Покажешь, где отхожее ме-сто.

— Я покажу. — Отец встает было из-за стола, но рука Лиса ложится ему на плечо:

— Сиди.

С друидом не спорят. Перечить ему означает оскорблять богов. Эту истину я всегда знала, и все же в такой близости к Лису, который глотает кашу и собирается опростать кишечник, как простой смертный, я задаюсь вопросом о границах совершенства друидов. Может ли жрец, как любой другой человек, сделаться жертвой собственного тщеславия, собственных потребностей? Что за мысли! Опасные мысли. Бесполезные мысли, раз уж друиды властны обречь провинившегося на изгнание, приговорить его коротать остаток дней вдали от родных и той единственной жизни, которую он доселе знал.

Отец снова садится, и тревога матери омывает меня, словно холодная тень набежавшего облака.

Не успеваем мы с Лисом отойти на пару шагов от хижины, как он говорит:

— Ты провидица? Это правда?

Я сосредотачиваю взгляд на бледной луне, ее тоненьком ломтике среди беззвездного неба, и киваю.

— И что же ты предвидишь?

С чего начать? Как начать? И действительно ли в моих интересах убедить друида, что я настоящая провидица? Родители, похоже, в этом уверены.

Похоже, они считают, что этот дар может затмить мой порок.

— Бурю предвижу.

— Многие предвидят бури.

Я облизываю губы.

— Когда овца принесет двойню.

— У нее просто сильнее отвиснет живот.

Дрожащим пальцем я указываю в направлении отхожего места.

— Туда, — говорю я. — Мимо овечьего загона.

— Что еще? — не отстает Лис.