Набожа покачала головой:

— Нет.

— Мы приходили сюда в один из праздников урожая. Тебе было, наверное, лет пять.

— Правда?

— Несколько мальчишек улизнули с праздника в шахту. А из девчонок за нами увязались только ты и Рыжава.

Что-то вспыхнуло в памяти: мальчишки, ухающие в темном туннеле; она среди их ватаги, с колотящимся сердцем, счастливая, бежит на свет факелов.

— Вспомнила! — воскликнула она, наполняясь весельем и блаженством того дня.

— И мы это нарисовали, — сказал он.

Она вновь посмотрела на рисунок: бледные рыжеватые черточки, процарапанные в песчанике. Чем — острым камнем? Ножом, зажатым в кулаке? Может быть, может быть. Еще вспышка: она, пятилетняя, сидит на корточках в этом самом месте. Набожа вспомнила первые тонкие линии, потом поверх них — другие, более глубокие.

— Ты нарисовала человечков, — сказал Молодой Кузнец. — Всех трех.

— А ты нарисовал круг.

— Круглую хижину.

И она вспомнила мальчика, что сидел рядом с ней, завершая картинку, и смутное ощущение радости и безопасности.

— Странно вспоминать давно забытое, — сказала она. — Странно видеть наше прошлое.

Юноша провел пальцем по кругу, повторяя его очертания. Взглянул на нее, она на него.

— Может быть, это не прошлое, — произнес он, и Набожа подумала, что он может поцеловать ее, что она приоткроет рот навстречу его губам.

Она ожидала прикосновения, желала его — поцелуя, руки, скользящей по спине, обнимающей за талию, — но этого не случилось.

Молодой Кузнец убрал пальцы с песчаника и встал. Она пожалела, что не ответила, не сказала: «Тогда это наше будущее?» Он ведь наверняка надеялся услышать эти слова.

По дороге назад, на краю прогалины, Набожа замедлила шаг и положила ладонь на его руку.

— Та картинка, — сказала она. — Я хочу еще раз на нее посмотреть.